Заклинатель костей

«Сокол» приходит в гавань Мидвуда ближе к полудню. Стоит чудесный летний день – безоблачное голубое небо, ярко-зеленая листва. Сегодня тепло, но не жарко. Мы с Брэмом сходим на берег, он держит мою руку в своей. Мои нынешние чувства поражают меня своей новизной. Как чудесно, что мы наконец увидели друг друга, увидели посреди безысходности – мы с ним точно две свечи, мерцающие во тьме. Прикосновение его ладони к моей одновременно и успокаивает, и напоминает мне о том, что я могу потерять.

Проснувшись поутру, я обнаружила на своем запястье розовую линию, такую бледную, что она была едва различима. Какая ирония! Метка, говорящая о том, что я начинаю влюбляться, одновременно увеличивает ценность моих костей для Лэтама. То, благодаря чему я чувствую себя такой живой, делает особенно ценным мое тело после того, как я умру.

– Добро пожаловать домой, – говорит Брэм, когда мы ступаем на сушу. Его голос звучит точно так же, как себя чувствую и я, – в нем звучит тревога, но также брезжит и проблеск надежды.

Мне хочется сказать что-то успокаивающее, но мы оба знаем, что это было бы неправдой. Я почувствую себя лучше, только когда увижу свою мать.

Всякий раз, когда я думаю о ее письме, меня охватывает тревога. Ни в коем случае не возвращайся в Мидвуд… Прошу тебя, пообещай, что ты исполнишь мое желание… Как бы тебе ни хотелось вернуться, мне необходимо, чтобы ты не возвращалась. Но, выводя эти слова, матушка, наверное, не понимала, о чем просит. И я не стану исполнять ее желание, если это ставит под угрозу ее жизнь.

Когда мы с Брэмом идем по Мидвуду, это кажется мне какой-то фантасмагорией. Все вокруг кажется мне меньше, чем прежде, словно город уменьшился в размерах из-за того, что я побывала где-то еще.

Мимо нас пробегает Уиллем, сын Одры Ингерсон, за ним гонится женщина – его домашний учитель. Вид у частной наставницы издерганный.

– Уиллем, вернись! – кричит она. – Сейчас же остановись! – Я ее не узнаю – должно быть, она из другого города. Меня охватывает сочувствие к бедняжке – похоже, иметь дело с Уиллемом совсем не просто.

– Я когда-нибудь говорила тебе, что мне хотелось, чтобы на доведывании матушка определила меня в домашние учителя? – спрашиваю я.

Брэм улыбается мягкой улыбкой.

– В самом деле?

– Да, так оно и было. – Я смотрю, как Уиллем взбегает на холм и, обернувшись, показывает своей наставнице язык. – Хотя теперь я уже не понимаю почему.

Брэм смеется. Затем говорит, уже серьезно:

– Такое занятие тебе бы подошло.

– Больше, чем гадание на костях?

Он задумывается.

– Может быть, и нет. Но я все равно уверен, что из тебя вышел бы хороший домашний учитель.

– А что надеялся услышать на доведывании ты сам?

– Мне хотелось поставить свои способности на службу людям. Чтобы они видели во мне источник благ, а не бед.

– И все?

– В общем, да.

– Стало быть, ты получил именно то, чего хотел?

От него не ускользает мой кокетливый тон, и он игриво толкает меня плечом.

Но когда впереди показывается мой дом, мои мышцы напрягаются, и желание разрядить обстановку сходит на нет. Брэм сжимает мою руку.

– Все будет хорошо. – Мы всходим на крыльцо. – И, Саския, вот еще что…

Я поднимаю голову, смотрю на него, и его глаза теплеют.

– Да, я получил именно то, чего хотел.

Во мне сплетаются противоречивые чувства. Надо всем преобладает печаль оттого, что я не могу остановить время, удержать этот прекрасный миг. Как же мне хочется насладиться той простой радостью, которую я испытываю теперь.

Но передо мной лежит иной путь.

Дверь скрипит, и я отворяю ее. Мы переступаем порог. Воздух в доме неподвижен и затхл.

Я хожу по комнатам, зовя матушку, но ответа нет, в доме стоит тишина. Матушка может быть где угодно. На рынке. В костнице. В ратуше.

Где бы она ни была, дома ее нет.

Я захожу в свою спальню – сейчас она опрятнее, чем когда я уезжала, – лоскутное одеяло аккуратно застелено, подушки взбиты, на мебели не видна пыль. Под кроватью стоят мои ботинки.

Я чувствую комок в горле. Матушка скучает по мне. Она никогда не была мастерицей говорить ласковые слова – мой отец куда более открыто выражал свои чувства, – но когда я оглядываю эту спальню… Это все равно что читать письмо, в котором она пишет о своей любви ко мне.

Я сажусь на кровать, и Брэм опускается рядом.

– Нам нужно найти ее, – говорю я. Меня терзает тревога.

Брэм переплетает свои пальцы с моими.

– Мы ее найдем.

* * *

Дойдя до площади, я вижу Хильду, которая выходит из ратуши. Вижу ее оранжевый плащ, и вздыхаю с облегчением.

– Должно быть, на сегодняшнее утро было назначено заседание совета, – говорю я Брэму. Солнце стоит высоко, уже почти полдень.

– Хильда, – кричу я, – подожди!

Косторез поворачивается и удивленно округляет глаза.

– Саския, что ты делаешь в Мидвуде?

– Да вот, решила вас навестить. Ты сегодня видела матушку?

Она подозрительно щурит глаза.

– А ей известно, что ты вернулась в Мидвуд?

– Это сюрприз. Так ты ее видела?