Записки. 1793–1831

Веселье восстановилось, как будто ничего не было. С этого дня я приглашаем был на все парады, ученья и прочее. Я этого анекдота не рассказал бы, если бы он не имел важного последствия на судьбу мою. Весьма натурально, что после сего происшествия отношения князя со мной становились со дня на день хуже. Ему хотелось, кажется, холодным со мной обращением, иногда даже отрывисто грубым, вывесть меня из терпения, чтобы я просился обратно в Петербург. Но я заметил это и притворился, будто ничего не замечал. Таким образом доехали мы до Дрездена, где прожили с месяц. Через неделю ознакомились с лучшими домами; опять оказывали предпочтение мне. Это пуще возбудило негодование князя. Однако же мы доехали еще вместе до Теплица. Здесь объявил мне князь, что он более во мне нужды не имеет, и спросил: не имею ли я желания ехать к семейству моему в Петербург? Я изъявил мою благодарность князю и готовность ехать обратно в Петербург. Он снабдил меня письмом к государю императору, объявя, что отрекомендовал меня его величеству выгоднейшим образом. Посланник снабдил меня надлежащим видом, и я блогополучно прибыл к своему семейству в Петербург. На другой день явился я к графу Аракчееву, который теперь был военным министром.

— Я доложу, — сказал мне граф, — о прибытии вашем государю и спрошу: куда его величеству угодно будет вас определить, — и взял у меня письмо князя к государю.

В тот же день высочайшим приказом повелено было мне состоять при г-не военном министре, графе Аракчееве; а на третий день потребовал меня граф к себе, чтобы объявить мне высочайший выговор, сделанный по письму генерал-адъютанта князя Волконского, который писал, что, «по ненадежным» моим правилам отправляет меня обратно.

Я спросил графа:

— Позволено ли будет мне оправдываться?

Он отвечал мне:

— Эх, любезный друг, советую вам следовать русской пословице: с сильным не дерись, с богатым не тягайся; впрочем, вы оправданы, ибо в сем же письме он высказал себя подлецом, ибо нищенски выпрашивает у государя себе денег, — как будто у него их нет! А вам сделан выговор для формы, потому что жалуется генерал-адъютант.

Теперь я числился при графе, но никаких поручений не имел. Чтобы не бесполезно проводить время, начал я издавать исторические и тактические отрывки. Это издание подало мысль издавать военный журнал, который поручен был Рахманову[114]. Он просил меня быть участником в журнале, но я отказался, и по выходе нескольких тетрадей моих отрывков[115]

я, обиженный тем, что не мне поручили военный журнал, подал в отставку, которую и получил.

Я теперь жил собственными трудами: переводил, иногда сочинял, и, сверх того, был поддерживаем, деликатным образом, соучеником, с которым несколько лет мы были в дружбе. Память этого человека мне священна.

VІ

Открылась мне вновь дорога на службу. А. Д. Балашов сделан был исправляющим должность петербургского военного губернатора; я его знал еще в Ревеле, где в царствование Павла он был военным губернатором. Я явился к нему, и он предложил мне службу при нем. Я не иначе согласился, как с тем, чтобы он сперва узнал мнение обо мне государя, ибо я был ему оклеветан князем Волконским. Балашов сказал мне при первом свидании:

— Я докладывал государю. Его величество изволил улыбнуться и сказать: «Я знаю, Волконский приревновал его к жене своей, и он на него налгал», — и я был определен при военном губернаторе, который поручил мне иностранное отделение.

Когда учреждена была Адрес-контора, то я был сделан начальником иностранного отделения оной. За труды мои при учреждении Адрес-конторы и установленного в ней порядка я пожалован был орденом Св. Владимира 4-й степени.

Теперь открылось мне новое поприще: учреждаются министерства. Сперва их было четыре, потом начали умножаться, и, наконец, назначалось Министерство полиции. Так как наперед известно было, что государь назначал на это место Балашова, то Сперанский поручил ему составить для себя учреждение этого министерства. Балашов поручил этот труд мне. Я, соображаясь с учрежденными уже министерствами и с лучшими творениями о полиции, написал этот устав, который Балашов отправил Сперанскому на рассмотрение. Я удивился, когда Балашов возвратил мне мое сочинение без малейшего со стороны Сперанского замечания, и с сей минуты Балашов поставлен был наряду со всеми тогда славившимися иностранными министрами полиции. Устав этот был утвержден государем. Балашов сделан был министром полиции, а я — правителем особенной его канцелярии, и был на равных правах с директорами департаментов.