Заповедь

Внезапно она всем телом подалась в мою сторону. Она точно хотела броситься в мои объятия, спрятаться в них. Я отвернулся, боясь потерять власть над собой. Я почувствовал, как рука подняла автомат. Палец лег на курок... Сейчас... Сейчас... Ну же! Ну!.. Это она погубила Нырко и Волкова! Но это и она дарила мне радость! Я хотел, хотел, хотел нажать на курок... И не мог, не мог, не мог!.. Это было сверх моих сил!.. Но ведь это должно произойти!.. Иначе нельзя!.. Почему же молчит она? Не плачет, не просит прощения, не теряет сознания... Почему?!

Я с трудом поднимаю голову, оборачиваюсь. Что такое? Где она? Только что лежала здесь... Платье валяется на спинке стула... Где же она сама?..

Глава 44

Ступеньки вели вниз, к входу, завешенному плащ-палаткой. Я раздвинул брезент и оказался в небольшом блиндаже. За небрежно срубленным из наспех отесанного дерева столом сидели Крючков и Юра. Командир поднял глаза на меня. Я молча протянул ему папку. Крючков встрепенулся, торопливо выхватил ее из моих рук, жадно впился в нее глазами, нетерпеливо спросил:

— Она?

Я устало кивнул.

— Юра, быстренько сбегай в медсанбат, покажи Вячеславу — тому, что до войны работал в райисполкоме, пусть уточнит: та папка или нет, — приказал Крючков и, когда тот выскочил, опять повернулся в мою сторону: — Нырко и Волков?

Я протянул их вещмешки и винтовки. Командир устало опустился на стул:

В блиндаж спустился Юра, радостно сообщил:

— Вячеслав подтвердил: папка та самая... Нужную страницу заложил клочком газеты.

— Срочно отправить папку на Большую землю, там ее очень ждут, — приказал командир и поблагодарил меня: — Спасибо тебе, Гагаев!..

Признаться в том, что произошло с Нырко и Волковым, оказалось труднее, чем я предполагал. И тогда я понял, как быть. Я должен умереть. Но так, чтобы в глазах других остаться бойцом, погибшим на поле брани. Убитым. Павшим...

... Поступило донесение о приближающемся эшелоне с немецкими войсками, и группа взрывников срочно отправилась на важнейшую операцию, и, конечно, в ней оказался я...

По установленному порядку на следующий день после возвращения с задания группа выстроилась возле большого блиндажа, и Крючков подвел итоги; на сей раз он особенно горячо поздравлял партизан. Когда последовала команда разойтись, командир вдруг поманил пальцем меня:

— Ты подожди, — поискал кого-то глазами. — Где Лена? Ну вот что, — сказал командир, глядя на меня. — Я буду краток. И вдаваться в подробности не желаю. Не то время, чтобы в психологии копаться. — Он кивнул в сторону Лены и жестко произнес: — Она мне поведала про твои штучки. Знай: мне лихачи не нужны. Мне бойцы нужны, чтобы на них можно было положиться в бою.

— Я еще не подводил в бою, — запротестовал я.

— Можешь! — повысил голос Крючков. — Тот, кто своей жизнью не дорожит, о другой не станет беспокоиться, ясно?

Он ждал ответа. Но я молчал. Лена стояла, опустив голову.

У входа в землянку меня несмело окликнула Лена. Я остановился. Она подошла и посмотрела мне в лицо:

— Я не думала, что Крючков тебе скажет... Я же рассказала ему, потому как поняла: ты не в себе от горя. Я просила его пока не посылать тебя на задание. Он мне ничего не ответил, а тебе вот так... Некрасиво это. Некрасиво! — горячо заявила она. — В другой раз я не стану с ним откровенничать.

И вот когда мне стало казаться, что теперь все будет хорошо, что все невзгоды позади, наступил тот день, который опять — в который уж раз! — перевернул всю мою жизнь...

Я сидел на корточках под деревом и аккуратно укладывал в трофейный вещмешок нехитрый набор партизанского скарба. Услышав оживленные голоса, приподнял голову и увидел тяжело шагающих Юру, Казбека и еще трех отправленных в разведку партизан. Они вели к блиндажу командира женщину, лицо которой вместе с головой было ради конспирации плотно укутано цветастым платком. Она шла вслепую, спотыкаясь сапогами о камни и кочки, поддерживаемая под руки с обеих сторон бойцами... Когда они проходили мимо, меня обдало знакомым запахом чего-то домашнего, до боли родного, недавно испытанного... Я ухватил за рукав Юру:

— Кого привели?

— В деревне слушок, что по вине этой стервы погибли Нырко и Волков, — хрипло произнес Юра. — Вот мы ее и прихватили...

Он стал догонять группу, а я как завороженный следил за ними, отказываясь поверить в страшную догадку, все еще надеясь, что это не она, но подспудно зная, что она... Она! И когда Казбек у входа в блиндаж резким движением сорвал с ее головы платок, я ахнул: Зося! Она замигала глазами от яркого света, встряхнула волосами и гордо выпрямилась. Да, это была она, моя Зося. Красавица, и все такая же уверенная в себе и в своих женских чарах... Казбек грубо схватил ее за плечи, повернул лицом к блиндажу и толкнул... Сапоги ее застучали по ступенькам вниз, к двери.

Дверь блиндажа резко распахнулась, по ступенькам вверх вбежал Юра, увидев меня, удовлетворенно воскликнул:

— Ты здесь? Спускайся — тебя командир вызывает.

... Зося стояла сбоку от грубо сколоченного стола, за которым сидел Крючков. Командир пытливо глядел ей в лицо и выводил четкие фразы: