Но вдруг из подкатившего дорогого автомобиля в шикарном костюме и галстуке, в черных блестящих туфлях вышел Шархан с каким-то мужчиной и, никого не замечая, важным видом прошагал под тень ближайшего платана. Оборванец остолбенел, он еле сдержал возглас удивления. Спутник Шархана с сидений автомобиля снял коврики, разостлал их под деревом и отдалился на почтительное расстояние. Из мечети с дипломатом в руках вышел тучный круглолицый мужчина с огромным мясистым носом и маленькими желтыми свинячьими глазами. Он, не здороваясь, сел напротив Шархана на коврик, из дипломата вытащил калькулятор, и они долго о чем-то спорили и считали. Разгоряченные глаза, как четыре сверчка, зло впились друг в друга, и иногда спорящие срывались на окрики, казалось, малейшая искра их спор превратит в кровавую драку. Они, как свирепые волки, готовы были вцепиться друг другу в глотку, перегрызая ее. Через некоторое время они пришли к согласию, и спор приобрел более спокойный, миролюбивый характер. Они улыбнулись, в знак примирения друг другу пожали руки. Тучный мужчина похлопал Шархана по плечу и учтиво передал ему дипломат. Встал, выпрямился и, не прощаясь, вышел за ворота мечети, где его поджидали три огромных внедорожника. Он сел в средний автомобиль. И все три автомобиля на огромной скорости помчались в южном направлении города.
Шархан, чуть приоткрыв крышку дипломата, вкрадчиво заглянул под него, быстро передвигая пальцами, с усердием стал считать какие-то шуршащие бумажки. Он так был погружен в созерцание зеленых бумаг, с таким вниманием изучал стодолларовые купюры, что неискушенные люди его могли бы принять главным казначеем города или экспертом американских денежных знаков, приглашенным с золотого Востока. «О, боже, как много „зелени“! – Шархан не верил своим глазам, – как много „зелени“! Если их перевести в рубли, сколько же их будет?! Целая гора… На эти доллары я на рынке развернусь так, что все купцы Дербента позавидуют мне! Коммерческие фирмы, заводы, фабрики, ценные бумаги – все будет мое! На „зелень“ я приобрету оружие, танки, бронетранспортеры, вертолеты. У меня будут сотни, тысячи боевиков, наемных убийц. Все важные лица района, республики будут ползать у моих ног!..»
Он не слышал и не видел, что перед ним минут пять стоит тот самый оборванец, недавно возлежащий на грязном бешмете под чинарой у входа мечети. Тот жалобно скулит и просит милостыню, из-под руки Шархана любопытно заглядывая под крышку дипломата. Грех было не проникнуться к нему сочувствием, но сердцу Шархана чуждо было сострадание. Он поднял злые глаза на оборванца, надвинул на брови кепку-лужковку и снова принялся считать: «Варж, хьудварж, агъзур» (сто, пятьсот, тысяча)…
– Я неделю не ел, досточтимый мусульманин! – говорил оборванец, протягивая руку.
– Варж, хьудварж, агъзур (сто, пятьсот, тысяча), – повторял Шархан.
– Я есть хочу. Умираю с голоду! – по-табасарански повторил оборванец.
Шархан потерял счет и терпение.
– Ты откуда взялся такой, прилипчивый?! – заорал он по-табасарански. – Разве Аллах для таких, как ты, оборванцев, выдумал милостыню? Нет, от меня ты не получишь ни копейки денег, ни куска хлеба, мошенник! Убирайся вон! Я сам дорожный человек, да и последнее у меня только что отнял «главный мент» Дербента, чтобы ему пусто было!
– А если я тебе расскажу об имаме вашей мечети Хасане! – хитро, всматриваясь в плутоватые глаза Шархана, лукаво заметил оборванец.
– Откуда ты, нищий, знаешь этого длиннорясого?! – прохрипел Шархан и клешнями рук вцепился в борта его грязного пиджака.
– Ты, что, мужик, с цепи сорвался! Отпусти, больно! Отпусти, говорю! – нищий захныкал и схватился за лацканы его дорого пиджака.
Шархан брезгливо оторвал его чумазую руку от себя, из кармана пиджака вытащил носовой платок, корявыми движениями рук смахнул пылинки с пиджака, вытер руки и выбросил его под ноги. А нищий на лету подхватил его и сунул за пазуху.
– Откуда, говоришь? «Осел и в смокинге – осел», – подумал нищий, еле сдерживая смех, ответил:
– Да все оттуда, с гор… Я из вашего соседнего селения К… Лет двадцать живу в Дербенте. Двадцать лет проработал на нефтяных промыслах Грозного. В первую чеченскую войну разбомбило всю мою семью. Я переехал сюда, в Дербент. Здесь тоже лихие парни отобрали мою квартиру. Вот так я с тех пор, без семьи, без документов, бродяжничаю. А имама Хасана, спрашиваешь, откуда знаю? – оборванец указательным пальцем долго ковырялся в носу, пытаясь зацепить засевшую там козявку. – Имама Хасана… тоже оттуда знаю, – куда-то указывая протянутой рукой, перевел тему разговора в спокойное русло. – Он иногда приходит в гости к моему соседу. Там и познакомились… А откуда я знаю о ваших с ним делишках?.. Откуда я знаю о ваших «душевных отношениях» с Хасаном, пассажиры, мелкие коммерсанты из Табасарана во всех чайханах города только об этом и говорят. Дербент не только большой рынок, но и сборище всех новостей и сплетен Южного Дагестана, милейший!