Зеленая терапия. Как прополоть сорняки в голове и взрастить свое счастье

Но для того, чтобы иметь возможность заниматься садоводством, вам в первую очередь нужен доступ к участку земли. Многие из первых центров промышленного производства предусмотрели это, выделяя земельные участки для выращивания продуктов питания. Когда врач и писатель Уильям Бьюкен[213]

посетил Шеффилд в 1769 году, он заметил: «Среди «катлеров» едва ли найдется подмастерье, у которого не было бы участка земли, который он обрабатывает как собственный сад», указав при этом, что садоводство дает «множество полезных эффектов». Для низкооплачиваемых рабочих это был ценный источник питательной пищи и здоровый вид физических нагрузок, которые давали передышку от грохота машин и монотонности заводской работы. «Сам запах земли и свежих трав оживляет и поднимает настроение, – писал Бьюкен, – в то время как перспектива того, что что-то достигнет зрелости и принесет плоды, восхищает и развлекает разум». На фоне тяжелого промышленного труда обработка земли была источником гордости и чувства собственного достоинства.

Занятия ботаникой стали еще одним способом поддержания связи с природой. В Манчестере, крупнейшем из промышленных центров, были фабричные рабочие, которые регулярно проводили свои выходные, выезжая за город, где они собирали образцы растений, используя свои знания ботаники. Тем временем промышленность девятнадцатого века постепенно превращала городские центры в оголенные пустоши. Расширение производства вело к перенаселенности, а это означало, что в угоду ей пришлось поступиться дворами и садами. Там, где природа не была уничтожена полностью, она была осквернена. Немногочисленные уцелевшие деревья стояли черными от сажи. Великая писательница викторианской эпохи, миссис Гаскелл, в своем описании Манчестера сетовала: «Увы! Здесь нет цветов»[214]

. Изголодавшиеся по природе люди находили отдушину в местных цветочных выставках, которые стали чрезвычайно популярной формой развлечения. Этот феномен достиг своего пика в 1860-х годах, когда в одном только Манчестере проводилось восемь подобных мероприятий в год[215]

. Краткое погружение в цветочное царство открывало доступ к живительному воздействию красоты.

Человеческая потребность в эстетической подпитке часто недооценивается. Но, как заметил Карл Юнг, «всем нам необходимо подпитывать нашу психику. Такую подпитку невозможно найти в городских многоквартирных домах, где нет ни единого клочка зелени или цветущих деревьев»[216]

. С развитием индустриализации отношение рабочих к труду также претерпело изменения. Конвейеры фрагментировали производственный процесс, и человек теперь отвечал лишь за малую часть результата, тогда как в прежние времена, когда процветали ремесла, рабочий, как писал Юнг, «получал удовлетворение, видя плоды своего труда. В таком труде он находил адекватное самовыражение». Были утрачены два важнейших источника опоры и равновесия: близость к природе и труд, приносящий удовлетворение. Юнг считал, что это привело к формированию «сознания без корней», которое, по его мнению, ведет либо к «завышенной самооценке», либо к ее противоположности – «комплексу неполноценности». «Я полностью привержен идее того, – писал он, – что жизнь человека должна укореняться в земле». Он был сторонником садоводства как формы подзарядки: «Животные, вскормленные в неволе, не могут вернуться на свободу. Но наши рабочие могут. Мы видим, как они делают это, возделывая сады на своих участках вокруг городов; эти их сады являются выражением любви к природе и к собственному клочку земли».

* * *

Городское садоводство сегодня переживает период возрождения. Многие из проблем, описанных Юнгом, все еще с нами – оторванность от природы, унылая городская среда и отсутствие удовлетворяющей работы. Как и в те времена, когда городское фермерство только зарождалось, мы живем в эпоху социальных и технологических изменений, сопровождающихся ростом неравенства. Многие из бывших промышленных центров сегодня приходят в упадок, и люди обращаются к земле, чтобы прокормить себя, протестуя не против индустриализации, но против той деградации, которая остается после нее.