Жан-Жак Руссо

В конце концов предпочтение было отдано рутинной работе — составлению, по просьбе мадам Дюпен, резюме работ покойного аббата Сен-Пьера. Это был непустяшный труд — семнадцать печатных томов и шесть больших папок с рукописями; к тому же славный аббат не блистал стилем. Более того, Руссо не был согласен с его утопизмом и верой в «усовершенствованный разум». Он решил действовать так: сначала дать добросовестное резюме трудов аббата, а затем привести собственные возражения. Он начал с «Проекта вечного мира», написанного в 1713 году, где Сен-Пьер предлагал создать «Лигу королей», то есть международное соглашение правительств, которое гарантировало бы территориальный «status quo». Не было бы ничего лучше, скажет Руссо в своем «Рассуждении», —

но кто из монархов согласится на ограничение своих прав? Он скорее поверил бы в федерализацию народов, истинных носителей суверенитета, но он понимает, что это значило бы нанести смертельный удар монархиям: «Федеративные союзы не могут создаваться иначе как путем революций — и кто из нас осмелится с уверенностью предсказать, может ли таким образом созданный европейский союз быть желательным или опасным?»

Затем Руссо перешел к «Слову о полисинодии», в котором Сен-Пьер храбро предлагал заменить министров, назначаемых монархом, постоянными советами, состоящими из чиновников, избранных за их компетентность. Это означало ни много ни мало лишить короля его абсолютной власти и превратить его в президента, ведающего исполнительной властью. Руссо счел эти идеи чересчур «взрывными»: в 1761 году он опубликует «Отрывок из «Проекта вечного мира»,

но оставит в столе «Полисинодию» и два своих комментария к ним.

Руссо размышлял и о самом себе. Природа звала его к Богу, он чувствовал потребность очиститься от софизмов своих друзей-философов и утвердиться в собственном символе веры. Во время прогулок по лесу его мысль воспаряла к «непостижимому существу, которое объемлет всё». Иногда, задыхаясь от этого откровения, он восклицал: «О великий Сущий! О великий Сущий!» — не будучи в состоянии прибавить ни слова и замирая от восторга и благодарности. По вечерам Жан-Жак перечитывал Библию, и особенно — Евангелие, такое простое, истинное и великое.

Возможно, именно тогда, в Эрмитаже, он создал «Аллегорический отрывок об Откровении», в котором человек — он сам — размышляет о вечных вопросах. Откуда берет начало порядок вещей? Каким образом материя порождает мысль? Является ли всё сущее случайностью, непредсказуемым стечением обстоятельств? Он уже готов был отказаться от исследования этих тайн, как вдруг ему открылась «всемогущая рука, простертая над всем существующим». Сомнений больше не было: разумная сущность одухотворяет материю в соответствии со своими законами, то есть в Боге — начало всего.

Дальнейшее повествование облекается в форму сказки-притчи — излюбленного жанра того философского века. Так, в огромном здании. воздвигнуты статуи, перед которыми служат жрецы, но они заставляют всех приходящих надевать на глаза повязку. Появляется человек, который осторожно снимает эти повязки. Смысл образа ясен: это один из философов, пробуждающих в людях разум. Другой персонаж, называющий себя слепым, вдруг обнаруживает, что одна из статуй «попирает ногами олицетворение человечества, но при этом набожно обращает глаза к небу». Этот храбрый старик — не кто иной, как Сократ: он обличает фанатизм, который под предлогом служения Богу ослепляет людей. Третий персонаж — «Сын Человеческий»: он переворачивает эту статую и смиренно проповедует «божественную мораль». Евангелия. Это не сверхъестественное существо, но он, своей любовью к людям, подтверждает очевидность «естественной религии» — совести, открывающей источник истины в самой себе. Здесь Жан-Жак сделал первые шаги к тому, что впоследствии, через «лабиринты смущения, трудностей, возражений, окольных путей, потемок», приведет его к окончательным убеждениям, высказанным в «Исповедании веры савойского викария».

С наступлением погожих дней в Шеврет прибыла мадам д’Эпине. Гримм, недавно ставший ее любовником, ревновал ее к Жан-Жаку и всячески подчеркивал свое превосходство над ним. На некоторое время, к великому неудовольствию отшельника, в доме воцарились шум и светская суета. По счастью, маркиза недолго пробыла на природе. Большую часть времени житель Эрмитажа оставался в одиночестве, как того и желал.

Жан-Жак честно попытался приобщить к своему образу жизни Терезу — но бедная женщина, оторванная от привычной суеты и сплетен, оказалась к этому не готова. И он стал совершать лесные прогулки без нее. Он временно прервал работу над трудами Сен-Пьера и, оказавшись без дела, чувствовал, как наваливается на него беспричинная тоска.