Жан-Жак Руссо

Дидро ответил раздраженно: у него жена, ребенок, много других обязанностей. Что касается мамаши Левассер, он не берет назад ни одного своего слова, а что касается его письма вообще, то он нисколько не жалеет, что написал его. «Вы хотите, чтобы я приехал? Хорошо, я прибуду, но только пешком, потому что у меня нет денег, чтобы нанять экипаж». Тон их полемики накалялся. «Когда вы обещали приехать, — ворчал в ответ Руссо, — Вы разве не знали, что у Вас есть жена и ребенок? Вы хотите, чтобы мамаша Левассер жила в Париже? Вы ее получите, и вместе с Терезой, если Вам так хочется»; «Ах, Дидро, мое сердце сжимается, когда я пишу Вам. Я не в состоянии видеть Вас; не приезжайте, умоляю Вас».

Своей горечью он делился с мадам д’Эпине. Когда они все были бедны и неизвестны — они были друзьями. Он таким же и остался, но Дидро и Гримм стали важными персонами. Его дружба становится требовательной, исключительной. И Дидро в ответ взорвался. В конце концов, чего добивается Жан-Жак своими упреками и поучениями? Разве я не поддерживал его во всем, не защищал, не берег, не радовался его успехам? А я, возражал Руссо, отвечая ему с обратным курьером, разве не появлялся я трижды на неделе в Венсене, и в любую погоду? Разве это я вонзил кинжал в сердце другу несправедливой фразой из «Внебрачного сына»! И он

пускался объяснять, без всякого смущения, чего он ждет от настоящего друга.

Делейр вмешался, чтобы утихомирить их, и предложил встретиться где-нибудь «на нейтральной территории». В начале апреля Дидро наконец приехал. Два друга объяснились, обнялись, помирились, отказываясь замечать, что они всё более отдаляются друг от друга.

АДСКИЕ МУЧЕНИЯ

В начале января 1757 года к Руссо неожиданно, невзирая на непроезжие дороги, пожаловала мадам д’Удето. Он знал эту молодую женщину, кузину и свояченицу мадам д’Эпине: они познакомились еще в 1748 году незадолго до того, как она вышла замуж за графа д’Удето.

Элизабета Софи Франсуаза де ла Лив де Бельгард родилась в 1730 году Ее муж, одержимый игрок, наградил ее тремя детьми, а затем бросил ради другой женщины. Потом и она не устояла перед ухаживаниями неотразимого Сен-Ламбера[26]

. Их связь продлится 51 год. Она была доброй и чувствительной, но вместе с тем живой, шаловливой, импульсивной и немного взбалмошной. Была далеко не красавицей — это признавал и сам Жан-Жак: блеклый цвет лица в оспинах, близорукие круглые глаза — но при этом грациозная походка, копна вьющихся черных волос, спадающих чуть ли не до пят, и мягкий характер.

В тот день ее карета увязла в рытвинах; выпачкав свои ботиночки в грязи, она натянула поверх них боты и храбро продолжила путь пешком. В дом она вошла запыхавшись и весело смеясь над своим приключением; Тереза тут же принесла ей сухую одежду. Как говорил потом Жан-Жак, этот визит был похож на начало какого-нибудь романа.

В скором времени он увиделся с ней вновь. Тот год стал началом Семилетней войны, и все мужчины-офицеры отбыли в армию, даже Гримм, который был секретарем маршала д’Эстре. С середины апреля мадам д’Эпине расположилась в Шеврете, а мадам д’Удето приехала поскучать в Обонн — в одном лье от Эрмитажа. Сен-Ламбер, будучи очень привязан к Руссо, посоветовал своей любовнице поддерживать с ним дружескую связь. Жан-Жак был тогда весь в лихорадке творчества — он писал свой роман. В первые дни мая она явилась навестить его в таком виде, от которого у него пошла кругом голова: она была верхом на лошади, в мужском костюме и сапогах, в шляпе с перьями, с хлыстом в руке. Ее лицо порозовело от скачки, и она была похожа на амазонку. Романтичность ее появления вскружила Руссо голову: «Она приехала, я увидел ее; я уже был опьянен беспредметной любовью, это опьянение ослепило меня, предмет любви был найден в ней — я увидел свою Юлию в г-же д’Удето, наделив ее всеми совершенствами, которыми я украсил в романе кумира моего сердца». Она заговорила о Сен-Ламбере — «заговорила как страстная любовница. А любовь заразительна!».

Итак, образ Юлии не был навеян Жан-Жаку реальной женщиной — наоборот, это Юлия из романа обратила его взгляды на мадам д’Удето.

Софи обладала таким достоинством, как верность, понимаемая в духе своего века, — то есть она хранила верность своему любовнику. Жан-Жак возбужденно прислушивался, как отзываются в его сердце слова любви, обращенные к отсутствующему другу. Они с Софи стали часто видеться. Гуляли вместе, изливали друг другу душу, становились всё более близкими. Она была польщена тем чувством, которое угадывала в этом знаменитом человеке с репутацией гордеца. Однажды вечером в порыве чувств он высказал ей всё, выплеснув перед ней все страстные слова, которыми он наделял своего героя Сен-Пре. Она не отвергла этих слов, но ответила ему, говоря о Сен-Ламбере. Жан-Жаку не на что было надеяться. Пусть она хотя бы позволит любить ее и говорить ей об этом.