Железный волк

Опять надолго замолчали. И завтра сыновья будут молчать, думал Всеслав, а ты будешь лежать на этом же столе, как и отец когда-то здесь лежал, а ты стоял там, у печи, и подойти боялся, а Кологрив тебе шептал: «Там хорошо, река молочная, ключи медвяные, там смерти нет, а там даже если убьют, так наутро просыпаешься живой и опять берешь меч…»

Всеслав мотнул головой, перекрестился, немного помолчал, после сказал:

– Теперь Борис.

– Нет! – сразу же сказал Борис и встал.

Всеслав посмотрел на сына… и сказал:

– Что ж, нет так нет. Садись, Борис.

Он сел. Отвел глаза. Вот так, горько подумалось, а если бы кто и смог содеять то, ради чего… Нет, князь, забудь о том, давно пора забыть; что не дано, то не дано, не Мономахи мы. И наш Борис – не тот Борис, тот на Нежатиной Ниве и по сей день лежит неприбранный. Всеслав вздохнул и посмотрел на Глеба. Подумалось: вот все само по себе и решилось, осталось только сказать…

А вот не говорилось! Всеслав удивился, подумал: почуял, что ли, ты? Да нет как будто бы. Все ладно, хорошо, Глеб смотрит на тебя, глаза его чисты, а его замыслы ты давно знаешь: Глеб Ярослава Ярополчича не принял, в подмоге ему отказал, и поэтому Угрим уже зимой к тебе ходил, а не к нему, недавно снова был, а в Менск уже не заезжал. Вот как оно порой бывает! А Мономах бахвалится, что Глебова тебя держала на Руси и будет дальше держать. Да знал бы он, что Глебова родному брату отказала – ибо от Буса мы и сыновья ее от Буса! А посему быть Глебу по Всеславу в Полтеске. Притих Давыд. Глеб смотрит прямо, глаз не прячет…

И вдруг Глеб сказал:

– А ведь на мне есть грех, отец.

– Какой? – спросил Всеслав. И всё оборвалось внутри!..

– Такой! – и Глеб недобро усмехнулся. – Грех, как и все грехи. Угрима я перехватил!

– К-когда?!

– Да вот, дня три тому назад.

– И… что Угрим? – тихо, затравленно спросил Всеслав и даже улыбнулся. А как пылало все внутри, как жгло!

– А ничего Угрим, молчит, – так же с улыбкой сказал Глеб. И повторил: – Молчит! И потому я удержал его. На цепь я его посадил.

– На цепь! – глухо сказал Всеслав, закрыл глаза и так, с закрытыми глазами, и спросил: – Так, значит, не дошел Угрим до зятя нашего?

– Нет, не дошел.

Глеб спокойно, ровно отвечал. Всеслав открыл глаза. Глеб и сидел, в себе уверенный, на братьев не смотрел, а только на отца, но так, как сам отец вчера смотрел на Мономаха. И ладно бы! Так Глеб еще сказал:

– Вот ты тут на Давыда говорил… Да ты и раньше всё это говаривал: мы сами по себе, Русь сама по себе… Тогда зачем нам Ярослав? Кто он такой? Великий князь не дал ему, изгою, волости, так он бежал, перехватил Берестье, великий пошел на него… Вот пусть они и сходятся! Пусть рубятся! И пусть Угрим в Менске сидит, не бегает, ибо не наше это дело!

– Сидит! – зло повторил Всеслав. – Когда бы всем нам можно было отсидеться!.. Да и потом Угрим мог бы вам и открыть, что я ему сказал. А я сказал: я мечей Ярославу не дам и сам на Святополка не пойду. И я еще сказал, чтобы Ярослав в ляхи бежал и там пережидал. Вот как всё было, Глеб!

Глеб мотнул головой и сказал:

– Не знаю я, не знаю. Угрим молчал… А Неклюд не молчал!

– Неклюд?!

– Да, тот самый Неклюд, которого ты к Святополку послал.

– Ты и его перехватил, Неклюда?!

– Нет. Неклюд сам ко мне пришел и сам все рассказал. Я потом ночь не спал! Я думал, что же это деется, опять отец на Русь идет!

– Ох-х, Глеб! – Всеслав только рукой махнул. – Ох, до чего же ты… прост! Да, я посылал Неклюда. Да, я велел ему, чтобы он сказал великому, мол-де, Всеслав и сыновья его идут на Туров… Но мы разве идем? Мы здесь! – и кулаком об стол. – Мы здесь сидим! Вот так-то, сын мой Глеб! Открой глаза!

– Открыл, давно открыл, отец. И уже сорок лет смотрю, как ты…. Ты думаешь, что все кругом слепцы, а ты один только прозрел и видишь всех насквозь, и чуешь всех, ибо ты волк, а мы все… Нет! А не веришь – послушай. Так вот. Скажу тебе о том, о чем ты никогда и никому не говорил. Ты, может быть, и сам себе в этом никогда не признавался, а я теперь при всех скажу. Сказать?

– Скажи!

– И говорю! Так ты вот что решил: и Ярослав Ярополчич мне враг, и Святополк мне враг, оба змееныши. И пусть, так ты решил, грызутся, это хорошо. Но Святополк сильней, чем Ярослав, и поэтому я поддержу Ярослава, но не мечом, а словом, с него и этого будет довольно, и он, змееныш Ярослав, в ляхи уйдет, потом вернется – но не один уже, а с ляхами, а может быть, и Ростиславичи пойдут с ним заодин, и будет смута на Руси великая, Русь кровью истечет, и это Полтеску во благо, ибо тогда уже никто из них на Полтеск не пойдет, не до того будет Руси, а Русь – медведь, и жить под боком у медведя боязно, не ровен час придавит, но это если у него есть сила, а если будет кровью исходить, лежать, так почему бы мне еще раз…

– Глеб!

– Что?

– Не о том ты говоришь. Я про Угрима спрашивал. Зачем Угрима взял?