Жених по объявлению

— Не такая уж и плохая моя фамилия. Обыкновенная. Русская, а не какая там еще. — Голос Авоськина выдал его возмущение, хотя и старался он не показывать этого. — От слова авось, вдруг, возможно. И фамилии отсюда: Авоськин, Авосенко, Авосенчукян, Возможенко, Могутный… Ничего тут странного я не нахожу.

— Конечно, конечно! — поспешил согласиться сосед, видать, поняв свою оплошность. — Вы правы, милейший Михаил Васильевич. У меня ведь фамилия тоже не Бог весть какая. Калошин. Калошин Иван и тоже Васильевич. Как изволите заметить, калоши появились после того, как была найдена резина, а это случилось далеко не при моем тезке, тоже Иван Васильевиче, Грозном только. Царствие ему небесное. Хороший был мужик. Волевой, понимаете, такой. Его бы нам сейчас годика на два-три! Ну да Бог с ними, с этими фамилиями. Не они нас красят, а мы их. А тут уж, осмелюсь похвастать, не зря моя жизнь прожита: четверо дочерей, восемь внуков и два правнука! Ну, кто еще может потягаться со мной?

— У моего друга-узбека, служили вместе в пехоте, двенадцать или тринадцать детей было, он сам толком не знал.

— Их можно не брать в расчет, они размножаются походя, как кролики. Мы же стараемся воспитать нужного обществу че-ло-ве-ка! — Тут сосед воздел к небу палец и повторил: — Че-ло-ве-ка! Нужного обществу! А просто так пустить по свету себе подобное существо — небольшая в том заслуга. У нас в роду все были на службе у народа. Торговые мы люди, а значит, и нужные во все времена. Купец — вот кто во все времена был необходим! Вот кто был, есть и будет во главе угла!

— Как бы не так! — со злорадством воскликнул Авоськин. — Бедного Диогена, у кого, кроме бочки, ничего не было, да и бочка едва ли его была, все знают и помнят, а богатеньких купчишек его времени никто не знает! Они в прах превратились со всем своим барахлом! Вот так!

— Оставим, милейший Михаил Васильевич, их в покое. Чайку хотите с дороги? Хороший. Цейлонский. — Неожиданно сменил тему разговора сосед.

— Чайку? Чайку, пожалуй, можно, — согласился Авоськин и принялся распаковывать свои вещи. Достал кипу бумаг. — Решил здесь малость поработать с отчетами, — сказал он, выискивая место, куда бы можно было сложить папки.

— Напрасно вы это, — кивнул сосед на папки и тут же улыбнулся тайной и хитрой улыбкой Мефистофеля. — Едва ли вы будете здесь этим заниматься. Скажу почему: много будет соблазнов.

— Это меня не касается, — убежденно заявил Авоськин, растягивая за штанины помятые спортивные брюки от сына.

— Ну-ну, — вымолвил на это сосед и загремел чашками.

После чая сосед повел Авоськина по территории санатория, показал все тропки, по которым он бродит, все скамейки, где он отдыхает душой и прикармливает синичек и белочек.

У почты встретились с двумя молодыми девицами, одна была в шубе с потертыми рукавами и воротником, другая — в дубленке, тоже потёртой, только по бокам. Иван Васильевич внезапно преобразился, глазки его обволокло дополнительной порцией масла.

— Галочка! Валечка! — кинулся он к девицам, выпятив грудь и спрятав куда-то арбуз живота. — Ах, как вы прекрасно выглядите! А мы вот с Мишей, мой новый сосед, решили прогуляться и посмотреть на местных красоток. Не хотите ли с нами? Вот и мило! Вот и хорошо!

Пошли по горбатой дороге вместе, занимая всю ее ширь. Авоськин не знал, как вести себя в такой компании. Хотелось сказать что-то умное, значительное, а вылетала такая мерзость, такая чушь. Но Галочка с Валечкой великодушно прощали ему все промахи, делали вид очень заинтересованных его рассказами, дружно смеялись, хотя ничего смешного не было сказано.

Так и дошли до корпуса, там распрощались, причем Иван Васильевич взял с девиц слово, что после ужина они обязательно придут к ним в гости: надо же как-то отметить приезд Миши, начало, так сказать, его активного отдыха, иначе пойдет все псу под хвост.

Авоськин сходил в магазин, купил две бутылки водки, шампанского тоже две, две больших и самых дорогих шоколадки, колбасы копченой палку, шпроты. Хлеб не стал покупать: Иван Васильевич сказал, что принесет со столовки.