Женский хор

— Делай все сама, — сказал Ланс (Да, ты этим воспользуешься, чтобы удрать, и заканчивать придется мне, закрывать не так почетно, и хирург, лучший из лучших, заставляет этим заниматься мелких сошек), но он оставался здесь, на поле боя (чтобы убедиться, что я не испорчу его работу), и удовлетворенно мычал:

— Ты аккуратно работаешь.

— Чтобы держалось так же крепко, как и прежде, — сказала я.

— Зачем? Скорее всего, она возьмется за это снова. Ты ее рожу видела?

— Неважно. Если я оставлю в ней дыру, она будет страдать, а я думаю, что у нее и без того поводов достаточно.

Он расхохотался, и я поняла, что он меня проверял, старая хитрая мартышка.

— Франц прав. Где-то глубоко в тебе еще есть чувства. Надежда еще есть.

Он заговорщицки взглянул на анестезиолога и другую медсестру.

Что ж, придется убить еще троих. Но под маской я не смогла сдержаться и улыбнулась.

Доминик

(Ария)

В то утро я вышла раньше, и у меня на это была веская причина: я не хотела оставаться в квартире, рискуя заполучить очередную семейную сцену от моей жены. По дороге в больницу я не торопилась, установила автопилот, чтобы попытаться разобраться в своей ситуации — не сделала ли я глупость, согласившись на ребенка? Может, стоило попросить ее подумать еще немного, в конце концов, я ведь ничего не подписывала, и тут передо мной остановился автобус. Вместо того чтобы объехать его, как я всегда это делала, я стала терпеливо ждать, пока он избавится от своего человеческого груза, и увидела, как из автобуса вышел человек, которого я ожидала здесь встретить в последнюю очередь.

Когда поток машин тронулся с места, я догнала ее, опустила стекло и крикнула:

— Джинн!

Она обернулась, лицо у нее было мрачное, но, увидев меня, она просветлела, подошла к машине и наклонилась к окну:

— Ты в больницу?

— Да, подвезти?

— Отлично!

Она села, объяснила, что ее машина сломалась, ее бывший даже не потрудился зарядить аккумулятор перед тем, как она его выгнала. Я ненавязчиво спросила, почему они расстались, честно говоря, меня это удивило, потому что, насколько я помню, они были вместе уже три года. Я сказала:

— Может быть, это временно…

Она ответила:

— Нет, все в прошлом, я сыта по горло его претензиями, привычками, причудами, планами на ближайшее, среднее и далекое будущее, наши мнения во всем расходились, так зачем было терпеть его еще дольше? И потом, по вечерам я старалась лечь спать незаметно, потому что мне все меньше хотелось, чтобы он ко мне прикасался.

— Тебе что… не нравилось?

— О, еще как нравилось! Очень нравилось… — Сказав это, она замолчала, и от повисшей тишины меня бросило в дрожь. — Но я не хочу продолжать спать с человеком, с которым никогда ни в чем не соглашаюсь… Видишь ли, говорят, что ссоры хорошо заглаживать в постели и что секс разряжает обстановку, но я… у меня все иначе. Работа у меня, наверное, самая нервная на земле, но оперировать мне нравится, когда я оперирую, я совершенно расслабленна, а если занимаюсь любовью, то уж точно не для того, чтобы расслабиться.

Я засмеялась:

— Ты занимаешься любовью потому, что тебе это нравится.

Она покраснела:

— Да.

— А ему не нравилось?

— Не знаю. Я ничего об этом не знаю. Я вообще ничего о нем не знаю. В конце я уже не знала, кто это такой. Мы не разговаривали. Когда мне хотелось побыть с ним, он был погружен в свой компьютер; когда мне хотелось почитать, он лез ко мне со своими поцелуями в шею. Короче, мы никогда не были настроены на одну волну, и это стало меня утомлять, потому что, кроме секса, нас больше ничего не связывало. Мы больше не ходили в кино, к друзьям, в отпуске мы молчали.

Я вздохнула:

— Жить с врачом не так-то просто.

— Да. Особенно когда ты не влюблена.

— Ты не была в него влюблена?

— Больше не была. Какое-то время назад все прошло. Я уже не помню когда именно.

Она засмеялась.

— Что такое?

— Мне вспомнилась одна вещь, которую говорил доктор Карма.

— Ты сейчас у Кармы? В семьдесят седьмом? Не может быть! Рассказывай!