Жили-были в Миновском

В самом начале нового XX века отцу удалось хорошо устроиться в городе: управляющим у немецкого фабриканта. Забрал к себе маму. Немец был добрый: щедро одарял Василия Ивановича в праздники. А жена его преподносила Марии свои красивые платья. Жили хорошо и даже понемногу откладывали деньги.

А потом началась мировая война: отца забрали на фронт, маме пришлось вернуться в деревню. С ребенком на руках, она пусть невольно, но стала обузой для многочисленной бедной семьи. До возвращения мужа-кормильца с фронта Мария, чтобы хоть как-то помочь родителям, распродавала нажитое добро. От городской жизни остались только платья. Одно с пышной юбкой, форма которой держится за счет нижней, сделанной из непонятного шуршащего материала фай. Цвет переливался под лучами солнца от алого до желтого. Другое, Пашкино любимое, темно-коричневое, с объемными узорами из белой нежной ткани.

Если бы не революция, жили бы они в городе. Как будто заколдованная принцесса томилась маленькая Пашенька в простой крестьянской избе, вместо того чтобы гулять нарядной барышней по мощеным улицам и проводить вечера в уютной гостиной.

С годами мечты все реже посещали ее, вытесняемые каждодневными заботами. И вернулись лишь в двух скупых строчках письма.

Дни перестали быть однообразными. Прасковья вела им счет, приближаясь к заветному часу отъезда.

Одна только мысль не давала ей покоя, и тогда девушка замирала над тетрадкой, книжкой или незаконченной работой, и легкая морщинка печали прорезала лоб. Она уедет, а Василек останется. Нужно было поговорить с ним, но она все откладывала нелегкое объяснение.

В жаркий полдень на главной улице Поречья не было ни души. Странным был май 1941 года, почти без дождей (плохой знак, как утверждали старики). Обычно темная, разъезженная техникой, разбитая скотиной дорога стала белой, высушенной в пыль. Тишину не нарушали даже собаки, которые обычно ревностно охраняли свои участки села. Они или увязались за хозяевами в поля, или мирно дремали в прохладном месте. Белая колокольня церкви утопала в яркой зелени, которую не в силах было иссушить самое жаркое солнце.

Посредине пустынной дороги замерли две фигурки: высокий парень в белой рубахе и тоненькая девушка. Они смотрели друг на друга так, будто были одни в целом свете.

– Значит, уезжаешь? Точно? – одними глазами спрашивал он.

– Да, – не в силах вымолвить она.

– Правду сестренка говорила, – сказал Василек и взял ее за руку, – а я думал, это так, одни мечты.

– Нет, не мечты, меня Анна вызывает, понимаешь? – Она сильнее сжала его ладонь, как будто боялась, что он сейчас обидится и уйдет.

– А я так решил, если правда, – он на минуту замолчал и взглянул на нее, – я тоже поеду. Осенью, когда урожай соберем, а то родителям без меня трудно. Поступлю на завод, и учиться пойду. Ты как думаешь, хорошо?

Пашка не верила своим ушам. Он не стал с ней спорить, разубеждать, он принял ее решение и хочет ехать в Ленинград, лишь бы не расставаться! Она забыла, что стоит сейчас на улице, что кто-то может увидеть ее, – просто приникла к нему всем телом. Он, ее, – сильный, надежный. Теперь уж ничего не страшно! Так они и простояли там, одни, не тревожимые чужими взглядами. А потом пошел дождь…

Сейчас на знакомой, хоженой-перехоженой дороге Пашка вспоминала их разговор и улыбалась своей скорой свободе.

Глава 3

Июнь 1941 года

Ни поезд, ни новые люди, ни огромный вокзал ничуть не удивляли Прасковью. Как будто она не путешествовала в первый раз, а ехала в давно знакомый, привычный город. Чудно!

Лето только началось и, несмотря на солнечную погоду, в Ленинграде было довольно прохладно. По перрону ей навстречу спешили люди: в аккуратных плащах, пальто, туфлях – встречающие горожане; в простой, чаще всего темной одежде, резиновых сапогах – приезжие, по большей части крестьяне из близлежащих районов. Кто-то в гости, кто-то работать или учиться. Сложно было не затеряться в этой пестрой толпе, но она все-таки разглядела Анну.

Из четверых детей Анна была самой необычной. Прежде всего бросалась в глаза экзотическая внешность: яркие огненные волосы и белая прозрачная кожа, выделявшие ее среди русоволосых сестер и брата. Да и характер с самого детства у нее был не сахар: если случится какая-нибудь ссора – в обиду себя не даст, если попробует кто задеть – за словом в карман не полезет. И девчонки, и мальчишки в Миновском относились к этому бесенку в юбке с опаской. Но для Пашки важно было только одно: Анна – ее любимая старшая сестра.

– Ну, Пашенька, здравствуй, – молодая женщина легко подхватила ее узелок и обняла младшенькую. Не обращая внимания на окружающих, а скорее даже подчиняясь негласному закону, сестры расцеловались и отправились домой, по пути обсуждая последние деревенские новости.