Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси

Когда у матери пропало молоко, меня начал мучить голод. Не умея говорить, я мог только плакать. В те дни мой голодный плач разносился по всему дому, приводя всех домашних в замешательство. Даже черная собака лежала, свернувшись клубком в уголке, и уныло молчала. Мой плач поднимал в душе отца вихрь тревожных мыслей. Зная, что я голоден, он пережевывал рисовый отвар и затем клал мне в рот. Я не желал есть жидкую кашу. Когда отец запихивал ее в меня, я тут же начинал рыдать, будто это была не еда, а яд. Отец перешел на рисовый суп и подслащенную воду, но я все равно отказывался от их, выплевывая то, чем меня пытались накормить насильно. Отец измучился оттого, что не знал, как утолить мой голод.

Подумав о кормилице, он и вышел на улицу со мной на руках. Отец озирался по сторонам, стоя на дороге, уложенной каменными плитами, и тут увидел женщину, которая кормила ребенка, сидя у стены. Душа его затрепетала, он направился к ней, но, сделав несколько шагов, остановился у обочины дороги, вид у него был жалкий. Женщина увидела его и поняла, чего он хочет. Она с улыбкой попросила отца передать ей меня. Отец легко похлопал меня по спине и быстро пошел к ней. Женщина прижала меня к груди, на глазах у отца подняла кофту и начала меня кормить, щедро поделившись со мной молоком, которое был предназначено ее ребенку. Я не желал пить молоко, почувствовав незнакомый привкус, мне показалось, что меня хотят обмануть, подсунув чужую грудь. Я отвернулся и гневно закричал. Отец сказал:

— Разве ты похож на шестимесячного? Даже шестилетние не плачут так громко, как ты.

Отцу оставалось только поскорее унести меня. Деревенские, видя его, качали головами, понимая трудности отца и жалея младенца.

Отец придумал еще один способ: взяв пустую бутылку из-под вина, испытывая неловкость и смущение, он опять подошел к кормящей женщине. Увидев в его руке бутылку, она поняла его замысел и с радостью согласилась помочь. Она подняла кофту, ничуть не смущаясь тем, что отец будет смотреть. Отец же был так сконфужен, что отступил к стене, присел на корточки и пялился куда-то вдаль, пока не дождался окрика женщины:

— Отец Шугэня, готово, эй! Готово!

Отец взял бутылку и поблагодарил ее кивком головы. Он не стал совать мне в рот бутылку, а отвез меня в уездную больницу. Лицо лежащей на постели матери было белым, как бумага. Отец положил меня ей на руки и попросил покормить меня из бутылки. Я почувствовал знакомый запах и, закрыв глаза, принялся пить молоко. Отец стоял возле больничной койки и облегченно улыбался.

На второй день меня неприятно удивило, что молоко холодное. Обнаружив, что пью из бутылки, а не из материнской груди, я вновь отказался есть. Отец опять потерпел поражение. Как он ни старался меня одурачить, я неизменно отвечал ему рыданием. Отец вышел из себя и, отдав меня матери, удрученный, вышел из больницы. Он бесцельно бродил по улицам, глядя на прохожих, остро переживая жестокость и несправедливость жизни. Он хотел спросить у неба, почему оно предназначило ему столько страданий, которые вот-вот разорвут его сердце. Подняв голову, отец посмотрел в небо, покрытое серой дымкой, таким же было и его настроение. Он готов был разрыдаться, и, опасаясь, что не сможет сдержать слез, бесцельно шел куда-то быстрым шагом. Проходя мимо магазина, он увидел лежащую на прилавке молочную смесь и остановился. Не отрывая глаз от порошка, он прикидывал, сколько у него с собой денег. К нему подошел продавец, в это мгновение отец был похож на застигнутого врасплох и готового бежать вора. На лице продавца появилось недоумение.

Запыхавшись, отец прибежал в больницу и увидел, что мать держит меня в объятиях, а я спокойно сплю. Тогда он опять побежал из палаты в магазин и, не спрашивая о цене, купил пакет молочной смеси шанхайской марки. Довольный собой отец вернулся в палату, неся в руках разведенную в кипяченой воде смесь. Но я отказался ее пить. Свое недоумение отец прикрыл вспышкой гнева, он сжал мои щеки, силой открыл мне рот и засунул в него соску от бутылки. Я громко заплакал. Поначалу он не отступал, вызвав осуждающие взгляды со всех сторон. Но вскоре отец не выдержал и прекратил попытки. Упавший духом, он стоял возле койки с бутылочкой в руках. При виде сына, который не переставая плачет, и скорбного лица жены в уголках его глаз выступили слезы.

Родители страшно беспокоились, видя, что я худею день ото дня, они чувствовали себя беспомощными и сетовали на жестокую судьбу. Устав от крика и обессилев от голода, я больше не кричал. День за днем я лежал, свернувшись калачиком, на груди у матери, тихо глазея по сторонам. При виде этой картины отца переполняли эмоции, он не знал, радоваться или горевать.

Отец часто забирал меня из больницы и приходил на мост, проезжавшие машины вызывали у меня огромный интерес, я кричал: «Ия! Ия!» и махал ручками. Отец полагал, что я хочу есть, и бежал со мной обратно в палату, а по пути возбужденно кричал:

— Мама, мама, наш четвертый хочет кушать!