Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси

Ян Шугэнь утвердительно покивал. Он не понял, что имел в виду отец, но знал, что с ним всегда нужно соглашаться. Отец также знал, что сын его не понял, но не стал ничего объяснять, полагаясь на волю небес. Тяжело сокрушаясь и с трудом сдерживая слезы, отец поехал к лежащей на больничной койке матери. Его отъезд из деревни, по сути, был бегством. Недавно возникшая любовь между отцом и сыном вот-вот будет развеяна надвигающейся гибелью малыша. Отец не выдержал скорой встречи со смертью, ему оставалось только сбежать, а всю боль свалить на плечи несведущих детей. Отец упал на край материнской койки и уткнулся лицом в простыню, из его груди вырывались горькие рыдания. Мать понимала, что судьбу ее сына предопределили зловещие звезды. Она хотела погладить отца по голове и утешить его: небо звало ребенка к себе, тут не было их вины, — но ее рука словно одеревенела и не могла пошевелиться. Поглядев в окно, она увидела воробья и стала про себя молиться, чтобы ребенок попал в рай здоровым, чтобы полетел туда свободный, как пташка.

На восьмой день отец с матерью вернулись в деревню. Войдя в дом, они обомлели, увидев, что я спокойно сплю, свернувшись на руках у Ян Шуе, на щеках у меня был румянец, я тихонько посапывал. Прошло немало времени, прежде чем к ним вернулся дар речи. Выронив из рук вещи, мать разрыдалась:

— Мое дитя! Мое бедное дитя!

Пока отца не было в деревне, Ян Шуе постоянно была рядом со мной. Вначале она смотрела, как я лежу калачиком в уголке, мои глаза были полураскрыты, а дыхание было слабым, как у помирающей больной кошки. Разве может человек умереть, как больная кошка? От этих мыслей ей стало грустно. Он все сидела рядом со мной и легонько гладила меня по лицу или прижимала к груди, напевая сельскую песенку. Услышав звук ее голоса, я из последних сил раскрывал глаза. И тогда я уловил какой-то аромат и стал искать глазами, откуда он доносится. Рядом с грудой хвороста лежал сладкий батат. Ян Шуе посмотрела на меня и перевела взгляд на батат, затем подошла к нему, держа меня на руках. Батат был печеным, сестра сделала из него пюре и, скатав в шарики, стала совать в уголок моего рта. Я почувствовал ни с чем несравнимую сладость. Мой беззубый рот активно начал жевать.

— Старший брат, подойти быстрей! Братик кушает, он начал кушать!

Ян Шуе плакала навзрыд, двое братьев, услышав крик, быстро прибежали и увидели, что я с аппетитом жую. Ян Шугэнь убежал в поисках батата, которого дома не осталось, он прокрался во двор соседей и утащил его оттуда, а затем испек в остывших углях. Мягкий батат разминали и кормили им меня. Так моя висевшая на волоске жизнь была спасена сладким картофелем.

В те дни, когда отец отсутствовал, Ян Шуе не отходила от меня ни на шаг, словно боялась, что если выпустит меня рук, я разобьюсь, как упавшая на пол бутылка. Тщедушная грудь шестилетней девочки давала мне тепло сродни материнской. Прошли годы, и я не раз вспоминал, как лежу на руках у сестры. Пусть в те времена уже не вернуться, я уверен, что женская грудь щедрее мужской. Вся жизнь мужчин, по сути, проходит у груди, в женских объятиях.

Так я остался в живых. Стоит ли говорить, как тщательно заботились обо мне члены семьи? Все детские годы я не переставал задаваться вопросом: «Какие же все-таки люди мои родные отец и мать? Красивы лицом или уродливы? В какую беду они попали, что решили выбросить своего ребенка?» Я представлял себе, что они упали в озеро из крови и теперь умирают с легкой улыбкой на устах, освещенные солнцем. Они умерли! Но их кровь течет в моих жилах, тихо и незаметно продолжает их жизнь. От этих мыслей у меня возникало странное ощущение. Я жаждал, чтобы они жили где-то в уголке этого бренного мира, каждый день ели, спали и разговаривали о какой-нибудь ерунде. Скучали ли они обо мне, как я скучал по ним? Я понимал, что они живут за пределами моего мира, никак со мной не связаны, так, значит, они — ничто. Я не мог разобраться: это их жизнь представляет собой ничто и пустоту или мое собственное существование? Я не мог удержаться от подозрений, что все, видимое глазами, не иначе как предначертанная участь.