Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси

Ночью отец разбудил моего старшего брата Ян Шугэня. В темноте они направились на заброшенное поле с двумя мисками холодного риса. Они подносили «браткам с горы» подарок с извинениями от моего имени, умоляя их о прощении. Была уже глухая ночь, все в деревне спали, царила тишина. Неожиданно с гор налетел порыв ветра, поднимаемый им шорох невольно заставлял вспомнить о «братках с горы». Отец, который никогда не верил в чертей и нечисть, в этот миг ощутил, как по спине пробежал холодок, будто увидел кричащих в темноте низкорослых «братков с горы». Разгневанные, они поджидали моих отца и брата. Отец все сильнее робел, с трудом подыскивал слова, чтобы обратиться к Ян Шугэню, так он хотел подбодрить самого себя. Брат молчал, порой лишь хмыкая в ответ. Не в силах выдавить из себя слова, отец разозлился и выпалил:

— Ты что, онемел? В быка превратился?

Обруганный ни за что Ян Шугэнь еще плотнее сжал губы. А отец заметил, что гнев и ругань помогают ему отвлечься и прогоняют страх, и снова накинулся на Ян Шугэня с еще более громкой бранью. Тот не понимал, в чем дело, и не обращал внимания, он молча шел вперед, как упрямый бык.

— Пап, пришли, — сказал Ян Шугэнь.

Отец замолчал и выбросил содержимое мисок в темноту со словами:

— Берите и ешьте, больше не привязывайтесь к моему сыну.

Перед ними была кромешная темнота, хоть глаз выколи, слышался лишь шум ветра в кронах деревьев. Они поспешили обратно в деревню и дома поведали всем, что поднесли рис «браткам с горы». У меня от сердца отлегло, и я погрузился в глубокий сон. Через несколько дней мое зрение стало понемногу улучшаться, и я пошел на поправку.

— Эй, отец, а ты не верил, смотри, ребенку становится лучше, это оказался самый действенный способ, — со слезами радости говорила мать.

Она плакала от счастья, а на лице отца было смущенное выражение, он пошевелил губами, но промолчал. Мужчина, который многие годы лечил людей в деревнях, ощутил, что запутался и не в силах понять, была ли моя болезнь излечена лекарствами или тем, что меня простили «братки с горы».

Выздоровев, я стал еще более молчаливым, опасаясь, что в словах кроется опасность. Встретив кого-нибудь на дороге, я приветствовал его кивком головы.

Люди посчитали, что я разучился говорить и стал немым после перенесенной болезни. Мать была убита горем и плакала, отец был до крайности встревожен, только Ян Шучжи тайком радовался.

Через некоторое время в сумерках я шел по околице деревни и услышал, как меня обсуждают несколько стариков.

С сочувствием на лицах они качали головами и вздыхали: «Как жаль, что ребенок стал немым», «Все-таки „братки с горы“ его наказали», «А мальчишка-то сметливый».

— Это вы немые! — вдруг прокричал я так, что стоявшие вздрогнули, после чего разразились смехом. Мать облегченно вздохнула: ее ребенок все-таки умеет говорить. Ян Шучжи, напротив, погрузился в состояние ужаса, он целыми днями смотрел на мой рот, на его лице застыло разочарование.

За несколько дней до того, как мне надо было ехать в город учиться, отец привел меня к реке, где мы сели на каменных плитах. У наших ног струилась вода, в которой резвилось несколько рыбок. Отец долго молчал, а потом заговорил о далеком прошлом. Солнце садилось, заливая все закатной позолотой, лицо отца приобрело красный цвет, казалось, что и дела минувшие тоже покрылись золотом.

— Ты мужичок, — сказал отец, похлопав меня по плечу, я невольно испугался. Мой отец, работавший «босоногим врачом», любил использовать такие слова, говоря о людях, например, «некоторые мужички и бабенки из деревни Сишань-цунь хорошо умеют работать» или «тот мужичок из поселка Дуншань-чжэнь поправился», «те двое мужичков из полицейского участка владеют боевыми искусствами» и тому подобное.

Отец использовал слово «мужичок» в качестве похвалы, про это в деревне все знали. Детям нравилось, когда отец их так называл, я, конечно, тоже об этом мечтал, но до сих пор отец меня так не величал. В его глазах я все еще был ребенком.