Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси

В те годы, когда я учился в городе, мое отношение к бренному миру изменилось. На него повлияла встреча с незнакомкой. В те времена по выходным я часто стоял у ворот учебного заведения и смотрел на незнакомых мне прохожих, которые куда-то спешат. В душе у меня появилось странное ощущение, что люди из потока, мелькающего перед моими глазами, живут в совершенно чужом для меня мире. Разве с деревьями и травами на склонах холмов в родной деревне происходит не то же самое? Они бурно растут, ничего не зная друг о друге, лишь впитывают солнечные лучи. В городе я будто увидел другую сторону жизни, коренным образом отличной от деревенской. Это открытие повергло меня в замешательство. Столько людей живет совсем рядом, но они за всю жизнь ни разу не пересекаются друг с другом. При мысли об этом становится так грустно. Я вновь вспомнил своих родителей. Бросив меня, они растворились в суетном мире, превратившись в незнакомцев на улице, на которых даже не посмотришь, стали такими крохотными и ничтожными. Может быть, они и проходили мимо, но меня не замечали, я их тоже не увидел. Нас поглотила пыль грешного мира, и мы подобно этой пыли несемся, подхваченные порывами ветра.

Я их простил.

Я был уверен, что они так поступили со мной от безысходности, и эта безысходность давно была предопределена трудноуловимой волей судьбы. Я представлял себе то утро бесчисленное множество раз. Если бы тогда мой отец не встал с постели и не отправился к реке и там не обнаружил бы меня, то я бы с ним никогда бы не встретился, давно бы утонул, слившись с потоком, в мире меня бы не существовало, и подавно не появилось такого, как у меня, подхода к осмыслению человеческой жизни. Я хотел бы верить, что у всех событий, будь то тоска или боль обид, есть первопричины, которые были определены в какой-то момент. Но все это превращалось в ничто для стороннего наблюдателя и не имело никакого отношения к несуществующему мне.

В результате таких размышлений я обретал душевный покой.

И вот это внутреннее равновесие было нарушено женщиной, встретившейся мне однажды ранней весной. В тот день солнце было заслонено тучами, отчего казалось мутно-желтым, на земле лежали остатки нерастаявшего снега, свистел такой сильный северный ветер, что люди попрятались по домам и не высовывали носа на улицу, куры и собаки бесследно исчезли. Женщина была одета в черное кожаное пальто и красную войлочную шляпу, в движениях ее рук и поступи сквозило что-то несвойственное жителям деревни. Меня и других детей притягивала и завораживала ее манера держаться. Женщина остановилась передо мной и требовательно смотрела на меня, не отводя взгляд, будто я задолжал ей крупную сумму. Собравшиеся вокруг дети поглядывали на нее и на меня, на лицах было написано любопытство и недоумение. Это меня сильно разозлило, я повернулся и торопливо ушел.

— Мальчик, подожди! Я твоя мать! — вдруг закричала та женщина за моей спиной. Сердце у меня сжалось, тело ослабло и обмякло, так что я не мог сдвинуться с места. Медленно повернувшись, я увидел, что она торопливо меня догоняет, будто опасаясь, что я могу исчезнуть.

— Мальчик, меня зовут Ли Цзинцзин, я твоя мама! — Она нагнала меня, тяжело дыша. Я не знал, что сказать, и холодно смотрел на нее. Она выглядела старше сорока, лицо напудрено, но морщины все равно были заметны. Столь явственно проступившие в этот момент признаки тщательно скрываемого возраста меня ошеломили.

Она продолжала стоять с беспомощным видом, тут налетел ветер и растрепал выпавшие из-под шляпы пряди ее волос. Губы ее дрожали, она ничего не могла произнести, и казалось, вот-вот заплачет. Мое сердце судорожно колотилось, я был охвачен неведомым страхом. Не зная, что сказать, я стал махать рукой, чтобы отогнать собравшихся детей. Они убежали, распевая дурацкие песенки, и быстро пропали из виду на противоположном берегу. На площадке осталась только одинокая собака, смотревшая в мою сторону.