Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси

В тот вечер отец шел по тропинке вдоль путей. Мы с сестрой тащились следом. Мать стояла на цыпочках перед забором и пристально смотрела в нашу сторону. Ее лицо выражало беспокойство, но она не произносила ни слова. Едва поспевавшая за нами сестра остановилась и замерла в ожидании поезда. Она как будто раньше нас уловила его звуки. Когда со стороны железной дороги донесся шум двигателя локомотива и грохот вагонов, сестра прежде времени заткнула уши. Я кричал ей, но она уже впала в состояние шока, ничего не слышала и учащенно дышала, высоко вздымая полную грудь. Против ожидания отец продолжал идти вперед, не оборачиваясь и ускоряя шаг, будто соревновался с поездом. И хотя он несколько раз пошатнулся, все же удержал равновесие. Я боялся, как бы он не растянулся на путях. Но отец даже не замечал опасности.

Сначала поезд пронесся мимо сестры, а потом — в десяти сантиметрах от меня. Он едва не зацепил папу и чуть не снес его порывом ветра, сорвавшим с него кепку и забросившим ее в густые заросли. Однако старик как будто и не заметил этого: он стоял твердо, как истукан. Состоявший из сорока двух вагонов состав показался ему бесконечным. Папа махал рукой, но ни один пассажир не обратил на него внимания, никто даже не бросил взгляда в его сторону. Решив, что поезд и люди в нем слишком уж надменны, отец обиделся и крикнул: «Чтоб вы сдохли!»

То было злейшее ругательство, которое мы когда-либо слышали от него. Поезд исчез в тоннеле. И вновь воцарилась тишина. Наконец сестра убрала руки от ушей и подбежала к нам. Ее лицо было бледным — явно от пережитого испуга. Отец прикрикнул на нее: «И чего ты струхнула?» В действительности же у него самого мелко дрожали ноги. Понурившись, сестра топталась в нерешительности и, как глупая ослица, не могла понять, что делать дальше.

— Чего вы тут стоите? — заорал на нас отец. — Ступайте, приведите ко мне коня!

Я не представлял, как нам быть. Мы втроем продолжали стоять у железной дороги, не двигаясь с места. Сгущались сумерки.

На следующий день вечером отец привел на железную дорогу коня. Тот упирался, не желая приближаться к путям. Сестра хлестала его по крупу и понукала, давая понять, что отступать некуда. Папа остановил коня, затем стал обходить его и осматривать. Он как будто прикидывал, сможет ли взобраться верхом, и явно колебался. Поезд прибыл по расписанию. Жуткий грохот страшно напугал животное. Прежде чем состав поравнялся с ними, скакуна словно ветром сдуло с насыпи — лишь копыта засверкали.

— Да разве это конь? Прямо-таки мышка! — разочаровался отец. — И зачем твоя мать кормит эту мышь?

Сестра бросилась вдогонку за удравшим конем. Тот вбежал в заброшенную усадьбу. Помнится мне, в ней когда-то жил помещик Пан Четвертый, но потом там поселили дюжину семей. Теперь же дом стоял полуразрушенный, будто пережил землетрясение.

Отец продолжал ругаться, изливая негодование и сожаление. Следующего поезда предстояло ждать целые сутки, а это для него было равносильно году.

Вдруг по путям к нам подошла какая-то женщина. Я еле узнал ее.

— Мэр! — она учтиво поприветствовала отца.

Отец в недоумении уставился на нее.

— Я — Гуйфан, — представилась она.

Внезапно лицо моего родителя просияло. Он хлопнул себя по лысой голове и сказал:

— Вспомнил! В тот год, когда я уезжал из Хуайчжуана, ты вышла замуж за местного и приехала сюда. Где ты сейчас живешь?

Гуйфан ответила:

— Сначала я жила в доме помещика Пана Четвертого, а несколько лет назад переселилась в новый дом в Дукоу.

— Очень хорошо! — похвалил отец.

— Цзэсю просила меня подыскать вашей дочери жениха. У меня есть один на примете. Очень даже подходит ей, — сказала Гуйфан. — Я пришла поделиться с Цзэсю этой новостью.

Цзэсю — это моя мать. Отец сказал:

— Что ж, здорово!

Пока они беседовали, со стороны дома Пана Четвертого донесся грохот — как будто там рухнула стена.

Затем из дыры в заборе выскочил конь и поскакал в сторону нашего дома.

Гуйфан продолжала:

— Мэр, тогда я уж не пойду к Цзэсю. Решим на том, что завтра приведу к вам жениха, чтоб вы посмотрели на него. Если придется по нраву, есть предложение в конце месяца свадьбу сыграть.

Отец ответил:

— Отлично!

Гуйфан все с тем же почтительным видом развернулась, перешла железную дорогу и скрылась за ней.

Забеспокоившись о сестре, я побежал к ней. Она лежала, придавленная рухнувшей на нее стеной, из-под которой выглядывали только ее белые ноги. Прибежала плачущая мать и с остервенением бросилась разгребать завал. Она хотела было позвать людей, но ее призывы о помощи лишь одиноким эхом гуляли по пустому дому.

Тело сестры было уже бездыханным. Она никогда не задумывалась ни о жизни, ни о смерти.

Отец не находил себе места; его побледневшее лицо не выражало никаких эмоций.

А тот чертов скакун смотрел на нас и ржал, словно был ни при чем.