Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси

Осознав, что сестры больше нет, я почувствовал боль и одиночество. Несмотря на то что в ее гибели виноват был конь, я нисколько не сердился на него. Каждый день отец приводил его на железную дорогу, имитировал громыханье проходящего состава и таким образом тренировал, взращивал в нем храбрость и пренебрежение к поезду. Но я совершенно не понимал смысла поступков папы. Я думал, что он, изводя животное таким образом, мстит ему. Поэтому во время этих мероприятий ходил за ними с нескрываемым удовольствием. Лошадка заменила мне сестру, стала спутником, скрашивавшим мое одиночество тихими и безмятежными днями. Старания отца не прошли даром: впоследствии, когда проходил настоящий поезд, конь больше не пугался, как раньше. Он спокойно поднимал морду и наблюдал, как проносился состав, едва его не касаясь. Вихрь от поезда развевал его бедную гриву, а сам он стоял, не шелохнувшись, полный безразличия. Отец торжествовал. То был его последний успех.

Но отец не собирался останавливаться на достигнутом и начал приучать коня скакать вдоль путей. Сам отец никуда не бежал, он лишь руководил, а я следовал его указаниям. Сев на коня верхом, я махал плеткой и гнал его на юг. Животное разгонялось по тропинке и неслось в сторону тоннеля.

— Давай, еще поддай! — кричал сзади отец. Ему хотелось, чтобы конь обогнал поезд.

Но конь не мог скакать быстрее — не позволяла слишком узкая дорожка, усыпанная камнями и поросшая густой травой.

Отца не устраивала одна только скорость. Он обливался по́том, его лицо искажала гримаса боли. Но он терпел.

Я чувствовал устремленный на меня сзади укоряющий взгляд матери. Когда до тоннеля оставалось совсем немного, отец звал меня обратно.

Я возвращался. Тогда взобраться на коня пробовал папа, но как он ни старался, у него не получалось. И вовсе не потому, что конь был слишком высоким или строптивым, а оттого, что отец все еще оставался слабым, и проходящий поезд мог запросто сдуть его. Это подрывало веру папы в себя, и он впадал в апатию.

Мы с мамой в такие моменты осознавали, что жить отцу осталось совсем недолго.

Однажды ночью папа не мог заснуть от жуткой боли. Он кричал, как кабан, которого пырнули ножом. Мать вколола ему большую дозу морфия и дала анальгетик, только тогда он понемногу успокоился. Посреди ночи я съездил за доктором. Тот осмотрел его, покачал головой и поскорее уехал, отказавшись брать плату за визит.

На следующий день пришли несколько сельчан. Кого-то я знал, кого-то нет. Все они уважительно величали отца «мэром». В действительности папа давно уже им не был. Он не имел ровным счетом ничего. В городе у него не осталось родных. Денег на лечение — тоже. Поскольку мы с братом жили бедно, обладавший упрямым и чудаковатым нравом старик не желал селиться у нас. Двенадцать лет назад пошел слух, будто отец нарушил закон, и его в наручниках отправили в тюрьму. В одночасье наше семейство словно провалилось в пропасть: как наш двор, оно пришло в упадок и запустение. Сельчане из Дукоу приходили повидаться с ним и в последний раз засвидетельствовать свое почтение. Одни из них были обязаны отцу, для других он ничего не сделал, третьи шли, только чтобы поддержать мать. Два или три человека состояли с нами в родстве. Обессилевший отец сидел в инвалидной коляске, дружелюбно приветствовал посетителей и благодарил за визит. Я заметил, как в уголках его глаз сверкали слезы. Мать накинула ему на плечи тонкое пальто и что-то тихо прошептала в ухо. Папа скромно говорил сельчанам: «Простите! Потревожил вас! Столько хлопот вам доставил!»

Одетый в свежую одежду, с белым и чистым лицом, отец сидел в центре гостиной комнаты прямо напротив железной дороги. В воздухе стоял аромат рисовых колосьев. Сквозь разросшуюся вокруг пышную зелень с трудом проглядывала белизна эвкалиптовых столбов. Посетители один за другим говорили отцу слова поддержки. Но всем было понятно, что это всего лишь формальность. Но кто-то искренне проявлял заботу о матери. Мать в ответ особых эмоций не проявляла, как будто вовсе не нуждалась ни в чьем внимании. Она проводила гостей. Когда наступил полуденный зной, отцу стало тяжело дышать. Мама обтерла его влажным полотенцем. Старик стонал от боли, а я не знал, куда себя деть.

Матушка ничем не могла облегчить страданий отца, обратный отсчет времени которого уже начался. Она всячески суетилась вокруг него, хотя прекрасно понимала, что его боли не унять никакими протираниями, тем не менее продолжала делать все возможное.

«Устаешь из-за меня! Столько хлопот причиняю тебе!» — сокрушался отец, хватая мать за руки.

Не зная, что сказать в ответ и молча слушая его извинения, мама чуть наклонялась к нему и приобнимала. Когда она поднимала голову, в ее глазах стояли слезы.

«Ни о чем другом вас не прошу, — молил отец, — дайте мне только, пока еще не стемнело, проститься с вами, сесть на коня и ускакать отсюда».