Жизнь двенадцати цезарей

Клавдий занимал и должность цензора, которую долгое время не отправлял никто после цензорства Планка и Павла. Но и здесь он вел себя неодинаково, переменчиво. От его настроения зависели и результаты. Производя смотр всадникам, он отпустил без выговора одного крайне развратного молодого человека, которому давал, однако ж, самую лучшую рекомендацию… его отец! Клавдий заявил, что у него есть свой цензор. В отношении другого, прославившегося своими покушениями на чужую честь и связями с замужними женщинами, он ограничился советом, чтобы тот не злоупотреблял своей молодостью или, в крайнем случае, вел себя осторожнее. «К чему мне знать, кто твоя любовница!» — прибавил он… По просьбе своих знакомых он вычеркнул неодобрительную заметку об одном всаднике, но не мог не сказать: «А след все-таки пусть остается!..» Одного грека хорошей фамилии, игравшего большую роль в своей провинции, но не знавшего по-латыни, Клавдий не только вычеркнул из списка судей, но и отнял у него права римского гражданства. Каждый должен был отдавать отчет в своем поведении лично, как мог, не прибегая к чужой помощи. Император сделал замечание многим, некоторым даже сверх ожидания, притом за проступки необыкновенного рода, — за то, что они смели уехать из Италии без его ведома и позволения! Один был наказан за то, что находился в свите какого-то царя, когда последний был в провинции. Клавдий ссылался на происшедший в старину случай с Рабирием Постумом, которого привлекли к суду за оскорбление величества, так как он, желая спасти данные им взаймы Птолемею деньги, уехал с ним в Александрию[332]

. Он хотеть наказать многих, но, благодаря непростительной небрежности следователей, почти всех их нашел невиновными, к тем большему своему позору. Некоторых он обвинял в том, что они холосты, бездетны или бедны, между тем в действительности они оказывались женатыми, отцами семейств и богатыми. Одного обвиняли в желании покончить с собой кинжалом; но он разделся и показал свое нигде не раненное тело.

В числе других интересных фактов, происходивших в его цензорство, упомяну следующие. Он приказал купить серебряную одноколку замечательной работы, выставленную на продажу на Сигилларской улице, и тут же разломать ее. Затем, в один день он издал двадцать эдиктов. Из них любопытны два. В одном из них он приказывал хорошенько просмолить бочки для предстоящего урожая винограда, в другом рекомендовал сок тисового дерева как самое действительное средство от укушения змеи!

Поход он предпринимал вообще только раз, да и то незначительный. Сенат определил дать ему украшения триумфаторов; но эта честь показалась ему малой для человека, носившего титул императора. Ему хотелось отпраздновать настоящий триумф, и для получения его он остановил свой выбор преимущественно на Британии.

После смерти обоготворенного Юлия никто не делал попыток воевать с нею. В ней в это время происходили волнения вследствие невыдачи бежавших из нее. Выйдя в море из Остии, Клавдий едва не погиб два раза вследствие сильной бури, поднятой северо-восточным ветром, первый раз у берегов Лигурии, второй — возле Стехадских островов. Тогда он проделал остальной путь от Массилии до Гезориака посуху, затем высадился в Британии и за несколько дней[333]

без всяких сражений и кровопролития покорил большую часть острова.

Через полгода после своего отъезда он вернулся в Рим и отпраздновал блестящий триумф. Посмотреть на него он позволил приехать в столицу не только наместникам провинций, но и некоторым ссыльным. Между взятыми у неприятеля трофеями он приказал выставить на крыше своего палатинского дворца рядом с «гражданским» венком и «морской» венок, в знак того, что он, император, переплыл и как бы покорил океан. За его колесницей ехала в экипаже его супруга Мессалина. Ее сопровождали и получившие в эту войну триумфальные украшения, но все пешком и в праздничных тогах, кроме Красса Фруги: он ехал на лошади в богатой сбруе и в платье, на котором были вышиты пальмы. Эту честь ему оказывали второй раз.