Поддавшись, как я говорил выше, влиянию этих людей и своих супруг, Клавдий из государя превратился в слугу. В интересах каждого из них или даже ради исполнения их желания он предоставлял им почетные должности, команду над войсками, освобождение от наказания и самые казни, обыкновенно не давая себе никакого отчета в том, что делает. Не стану вдаваться в подробности и перечислять по мелочам, сколько наград отнято им, сколько судебных приговоров объявлено недействительными, сколько выпущено подложных или даже явно подделанных официальных бумаг, — скажу только, что он приказал убить своего свата Ливия Силана, затем обеих Юлий, одну дочь Друза, другую Германика, за недоказанное преступление, не позволив им даже оправдаться, затем Гнея Помпея, мужа старшей своей дочери, и Луция Силана, жениха младшей из них! Помпея задушили в объятиях любимого им молодого человека, а Силан должен был отказаться 29 декабря от должности претора и в Новый год, в самый день свадьбы Клавдия с Агриппиной, умереть. Император с чрезвычайно легким сердцем казнил тридцать пять сенаторов и более трехсот римских всадников[345]
. Когда, например, центурион донес ему, что один из бывших консулов казнен по его приказанию, Клавдий отвечал, что не давал подобного приказания, однако похвалил за исполнение его распоряжений, так как его отпущенники заявили, что солдаты исполнили свои обязанности, поспешив по доброй воле отомстить за императора. Следующий случай прямо невероятен: на свадьбе Мессалины с ее любовником Силием Клавдий подписал брачный контракт, полагая, что все это придумано из желания отвратить от себя и обратить на другого несчастие, которое угрожало ему, судя по некоторым предзнаменованиям!У него была представительная и привлекательная внешность, стоял ли он или сидел, а в особенности когда спал. Это был мужчина высокого роста, но не худощавый, с красивым лицом, седыми волосами и полной шеей. Но когда он ходил, не мог твердо наступать на ногу, а когда был весел или серьезен, его безобразило многое: смех его был неприятный, а еще непривлекательнее был он в состоянии раздражения: изо рта у него била пена, из носу текло. Кроме того, у него заплетался язык, а голова всегда сильно качалась, даже при незначительном движении. Его здоровье раньше было слабое, но, когда он вступил на престол, ничем не страдал, кроме желудочных болезней. По его словам, он в минуты страданий из-за желудка подумывал даже о самоубийстве. Клавдий любил давать роскошные пиры, притом почти всегда в огромных помещениях, так что очень часто за столом присутствовало разом до шестисот человек. Он устроил пир даже во время спуска вод Фуцинского озера и едва не утонул, когда спущенная вода с силой хлынула и наводнила местность. К столу он каждый раз приглашал и своих детей вместе с мальчиками и девочками хороших фамилий, которые, по старинному обычаю, ели, сидя у ножек соф. Одного гостя заподозрили накануне в краже золотого бокала. Клавдий пригласил его на следующий день и велел поставить ему глиняный кубок. Говорят даже, он хотел издать эдикт, позволявший выпускать ветры за столом, хотя бы громко, так как узнал, что один из гостей, из-за стыда сдерживавшийся, опасно захворал.
Он очень любил поесть и попить вина когда бы то и где бы то ни было. Занимаясь однажды судопроизводством на форуме Августа, он услышал запах от завтрака, который салии готовили в соседнем храме Марса. Клавдий вскочил с кресла, побежал к жрецам и стал с ними есть. Он уходил из столовой только наевшись и напившись до отвала, так что, когда ложился на спину и засыпал с открытым ртом, ему тотчас совали в глотку перо, чтобы облегчить желудок. Спал он поразительно мало — просыпался обыкновенно очень рано, — вследствие чего засыпал подчас во время судопроизводства. Адвокаты, нарочно возвышавшие голос, насилу могли разбудить его. Он чрезвычайно любил женщин, но к мужчинам был совершенно равнодушен. Игра в кости была его страстью[346]
. Об этом искусстве он даже написал сочинение. Он играл обыкновенно и во время прогулки, причем игральная доска в его экипаже была приделана так, что игру можно было вести спокойно.