Жизнь двенадцати цезарей

То, что он был кровожадным варваром по натуре, доказывают как крупные, так и мелкие случаи. Он приказывал пытать и казнить отцеубийц в своем присутствии. Однажды ему хотелось посмотреть в Тибуре на казнь по древнему обычаю. Преступников уже привязали к столбу, но палача не было. Клавдий приказал вызвать его из столицы и терпеливо дожидался до вечера. На гладиаторских играх, давались ли они на его счет или на чужой, он приказывал убивать даже тех, которые падали нечаянно, а в особенности ретиариев, единственно из желания посмотреть на выражение лиц умирающих!.. Как-то два гладиатора смертельно ранили друг друга. Император немедленно велел сделать из мечей обоих небольшие ножи для личного употребления[347]

. Бойцы со зверями и так называемые «меридианы» приводили его в такой восторг, что он являлся в театр на рассвете и продолжал сидеть, отпустив народ завтракать. Кроме особо назначенных бойцов, на арену посылали людей, виновных в каком-нибудь незначительном или неожиданном проступке, или рабочих, служителей и тому подобных, если плохо работали какие-либо машины или что-нибудь в этом роде. Клавдий приказал выйти на арену даже одному из своих номенклаторов, как он был, в тоге.

Но преобладающими чертами его характера были трусость и недоверчивость. Хотя в первые дни своего царствования Клавдий, как мы говорили, и старался выставить на вид свою доступность, он все-таки не решался ходить на званые обеды без телохранителей, которые становились вокруг него со своими копьями, или без солдат, прислуживавших ему. Он не посетил ни одного больного, не обыскав предварительно его кровати и не пересмотрев самым тщательным образом его подушки и перины. Впоследствии же приставленные им сыщики постоянно подвергали строжайшему обыску всех без исключения являвшихся к нему с визитами. Только позже, да и то с трудом, он разрешил не осматривать женщин, совершеннолетних молодых людей и девушек. Кроме того, было позволено провожатым и писцам иметь при себе футляр с приборами для письма. Когда, во время восстания, Камилл[348]

, не сомневаясь, что ему удастся напугать Клавдия, не начиная войны, отправил ему оскорбительное, угрожающее и вызывающее письмо, где приказывал ему отречься от престола и жить спокойно частным человеком, Клавдий пригласил к себе высших лиц в государстве, раздумывая, не исполнить ли ему требование Камилла. Он так испугался известия о заговоре, которого в действительности не было, что хотел отречься от престола. Раз, когда во время принесения им жертвы — об этом я рассказывал выше — возле него арестовали человека с мечом, он поспешно созвал через глашатаев сенат и со слезами и всхлипываниями стал жаловаться на свою жизнь, которой, по его словам, всюду грозит опасность. После этого он долго не показывался публично. Клавдий потушил свою пылкую любовь к Мессалине не столько потому, что она нагло оскорбляла его, сколько из страха перед опасностью — он поверил, что любовник императрицы Силий хочет завладеть престолом. Тогда он, позорно дрожа, убежал в лагерь, задавая дорогой один только вопрос: действительно ли его трону не грозит опасность?..[349]

Не было ни одного подозрения, не было ни одного доносчика настолько ничтожного, чтобы Клавдий не приходил в страшное беспокойство и не принимал меры предосторожности и для мести. Один из тяжущихся, здороваясь с ним, сказал ему под секретом, что видел сон, будто его, Клавдия, убили. Через какое-то время он притворился, будто узнал убийцу, и указал на своего противника, который подавал просьбу. Последнего тут же потащили на казнь, как бы поймав на месте преступления. Точно так же, говорят, погиб и Аппий Силан. Сговорившись погубить его, Мессалина и Нарцисс поделили свои роли. Один из них, разыграв смущенного, вбежал на рассвете в спальню своего патрона, уверяя, что ему приснился сон, будто Аппий убил Клавдия, другая, с притворным удивлением, рассказала, что такой же сон снится ей уже несколько ночей! Вскоре по уговору было объявлено, что Аппий спешит во дворец, хотя накануне ему было приказано быть там в известные часы. Это как бы делало сон правдоподобным, и Силана велено было немедленно арестовать и казнить. На следующий день Клавдий, недолго думая, рассказал в сенате, как было дело, и поблагодарил отпущенника за то, что он и во сне заботится о его безопасности…