Жизнь двенадцати цезарей

Ел Август — не могу не упомянуть и об этом — очень мало и обыкновенно простые кушанья. Он очень любил полубелый хлеб, мелкую рыбу, коровий сыр, приготовленный руками, и зеленые смоквы, поспевающие два раза в году. Он ел и раньше обеда, когда и где угодно, если только чувствовал голод. Привожу места из его собственных писем: «Мы закусили в одноколке хлебом и финиками». Затем: «Возвращаясь на носилках из дворца, я съел немного хлеба и несколько изюминок». Далее: «Даже еврей не постится так строго в субботу, как постился сегодня я, милый Тиберий, — во втором часу ночи я, прежде чем начать мазаться, съел всего два кусочка хлеба». Вследствие неправильностей подобного рода он иногда ужинал один, или раньше гостей, или после их ухода, не дотрагиваясь ни до чего за столом.

Вина уже по самой природе своей он пил очень мало. По словам Корнелия Непота, он в лагере под Мутиной пил обыкновенно за ужином не более трех раз. Позже, если баловал себя, он пил только шесть секстансов[158]; лишнее выводил из желудка рвотой. Он очень любил ретское вино[159]

, но пил весьма редко. Вместо питья он употреблял хлеб, размоченный в холодной воде, кусочек огурца, ствол салата или свежие либо сушеные яблоки винного вкуса.

После завтрака Август, не раздеваясь и в башмаках, ложился на некоторое время отдохнуть, укутав ноги и закрыв глаза рукой. После ужина он возвращался на свою рабочую софу. Здесь он оставался до глубокой ночи, пока не кончал текущих дел, всех или большинство. Затем он отправлялся в спальню, но спал самое большое семь часов, и то не подряд, а просыпаясь за это время три или четыре раза. Если иногда он не мог снова заснуть, посылал за чтецами или рассказчиками и ложился опять, причем нередко спал до утра. В темноте он оставался тогда лишь, когда с ним сидел кто-либо другой. Он очень не любил вставать рано, а если ему приходилось подниматься раньше обыкновенного, или по делам, или для религиозного обряда, то, ради удобства, ночевал в ближайшем доме, у кого-нибудь из своих знакомых. Но и в таких случаях он часто не высыпался. Тогда несшие его в носилках по городским улицам ставили их, а он в это время засыпал.

Август был очень красив и очарователен до конца жизни, хотя ничуть не заботился о своей наружности, а в отношении своей растительности был настолько небрежен, что давал работу разом нескольким цирюльникам: один начинал стричь его, другой — брить ему бороду. Он в это время занимался чтением или писал. Взгляд его, все равно, говорил ли он или молчал, был так спокоен и весел, что один галльский вождь признался своим соотечественникам, что только этот взгляд и растрогал и удержал его от намерения: при переходе через Альпы он решил подойти к Августу, под предлогом разговора, а затем столкнуть его в пропасть.

Глаза у него были светлые и блестящие. Он хотел, чтобы в них видели своего рода божественную силу, и был очень доволен, если кто-либо опускал глаза, как бы от солнечного света, когда Август начинал пристально смотреть на него[160]

. Однако в старости он стал плохо видеть левым глазом.

Зубы у него были редкие, мелкие и испорченные, волосы — слегка курчавые и рыжеватые, брови — сросшиеся вместе, уши — небольшие, нос — с горбинкой в верхней части, а книзу несколько вздернутый, кожа — нечто среднее между смуглой и белой. Роста он был небольшого, — по словам его вольноотпущенника и биографа Юлия Марата, шести локтей без четверти, — но красота и соразмерность его фигуры настолько скрывала этот недостаток, что он был заметен тогда только, когда рядом с ним стоял человек более высокого роста.

Говорят, на его теле были пятна в разных местах. На груди и животе у него находились родимые пятна, формой, порядком и числом напоминавшие созвездие Большой Медведицы, и, кроме того, несколько уплотнений, от постоянного скобления тела и сильного и долгого чесания скребком принявших форму желудей. Левое бедро, часть левой ноги от бедра до колена и самое колено отличались сравнительною слабостью, вследствие чего Август нередко прихрамывал, но с успехом лечился песочными ваннами и массажем. В указательном пальце правой руки он чувствовал иногда сильную боль, когда палец коченел и застывал от холода, и Август мог писать только с помощью другого пальца. Он страдал и каменной болезнью, и его страдания уменьшались тогда лишь, когда камни выходили вместе с мочой.

В своей жизни он несколько раз тяжело и опасно болел, особенно после покорения кантабров. Застой в печени заставил его, по необходимости, прибегнуть, в отчаянии, к противоположному и рискованному методу лечения: так как теплые припарки не помогли, он, по совету Антония Музы, стал лечиться холодом[161]. Некоторыми болезнями он страдал ежегодно, притом периодически. Так, он чувствовал сильную слабость около дня своего рождения, в начале весны заболевал воспалением диафрагмы, а во время южного ветра — насморком. При таком слабом здоровье он не выносил ни сильного холода, ни большой жары.