Жизнь двенадцати цезарей

Жестокость своего характера он доказал главным образом следующим. Так как мясо, которым кормили диких зверей, предназначенных для гладиаторских игр, поднялось однажды в цене, он распорядился накормить зверей преступниками. Просматривая по порядку имена заключенных и не обращая никакого внимания на графу, где были приведены их проступки, он, стоя в средней галерее, приказал вывести всех лысых, от первого до последнего[277]

. Он потребовал от одного, давшего обет выступить гладиатором, — если император выздоровеет — исполнения его обещания и смотрел, как он дрался мечом. Он отпустил его тогда только, когда он остался победителем, да и то после усиленных просьб. Другой дал обет умереть, если Калигула останется жив, но медлил с его исполнением. Тогда император отдал его рабам и, надев на него венок из вербейника и жертвенную повязку, велел водить по улицам, требуя исполнения его обета, а затем сбросил с вала. Многих лиц почтенных фамилий он предварительно клеймил, а потом ссылал на работы в рудники, заставлял строить дороги или сражаться с дикими зверями, либо запирал их в клетки, где они, как животные, должны были ползать на четвереньках, или же перепиливал их пополам. Среди них не все были тяжкими преступниками: некоторые были виноваты разве в том, что им не нравились игры, устроенные императором, или в том, что они никогда не клялись его гением.

Родителей он заставлял присутствовать при казни их детей. Один из них извинялся, ссылаясь на свое нездоровье; но Калигула прислал за ним носилки. Другого, тотчас после казни его сына, он пригласил к себе на обед и, оказывая ему всевозможное внимание, требовал, чтобы он был весел и шутил[278]

. Заведывавшего гладиаторскими играми и травлей зверей он приказал в продолжение нескольких дней подряд бить цепями в своем присутствии и убил тогда только, когда услышал вонь от разлагавшегося мозга. Сочинителя ателлан за один двусмысленный стишок он приказал сжечь живым на арене амфитеатра. Один римский всадник, брошенный зверям, громко закричал, что он невиновен. Калигула велел вернуть его, обрезать ему язык и отвести на старое место.

Однажды он полюбопытствовал спросить у вернувшегося из продолжительной ссылки, чем он обыкновенно занимался там. Тот, желая польстить ему, отвечал: «Я всегда молился о том, что и случилось, — чтобы Тиберий погиб, а ты был бы императором!» Калигула, думая, что сосланные им молят, в свою очередь, смерти ему, отправил приказ на острова убить сосланных. Когда ему захотелось разорвать на куски одного сенатора, он подослал нескольких лиц, которые, при входе сенатора в курию, немедленно объявили его государственным преступником и напали на него. Исколов его грифелями, они передали его на терзанье другим. Калигула насытился тогда лишь, когда куски мяса, члены и внутренности несчастного, которые волочили по улицам, были сложены в кучу, на его глазах[279]

.

Бесчеловечность своих поступков он увеличивал едкостью своих афоризмов. По его словам, больше всего ему нравилось и было симпатично в его характере употреблять его собственное выражение — ἀδιατρεψία, т. е. граничащее с бесстыдством упрямство. В ответ на замечание бабки своей Антонии он сказал: «Помни, мне позволено все в отношении всех!» Как будто для него было мало ослушаться ее!.. Задумав убить своего брата, который, как он подозревал, хотел, из страха перед отравлением, спасти себя лекарствами, он сказал: «Употреблять противоядие… против императора!» Он грозил своим сосланным сестрам, что у него есть не только острова, но и мечи. Приказав умертвить одного бывшего претора, который для поправления своего здоровья удалился в Антикиру и неоднократно просил о продлении ему отпуска, он прибавил, что несчастному необходимо пустить кровь, раз ему так долго не помогает чемерица[280]

. Через каждые десять дней он подписывал смертный приговор нескольким содержавшимся в тюрьмах, говоря, что платит по счетам. Казнив одновременно несколько человек галло-греков, он хвастался, что покорил Галло-Грецию.

Казнить он приказывал лишь после целого ряда легких ударов, причем повторял свое давно известное приказание: «Бей так, чтобы он чувствовал, что умирает!» Однажды он перепутал имена и наказал не того, кого хотел, но заявил, что и невинный заслужил ту же участь. Он любил повторять известный стих одной трагедии: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись!»[281]