Жизнь двенадцати цезарей

Разорившись таким образом и нуждаясь, он превратился в грабителя, придумав самые изысканные и разнообразные виды угроз, судебных преследований, аукционов и налогов. Так, он не признавал прав римского гражданства за лицами, которые старались приобрести его для себя и своих потомков, если эти потомки не были их детьми. По его мнению, слово «потомки» следовало понимать в более узком смысле. Обнародовав документы времен обоготворенного Юлия и Августа, он, по его словам, с сожалением должен был объявить их недействительными, как старые. Он называл заведомо ложной оценку, если после нее имущество так или иначе увеличилось в цене. Духовные всех примипиларов, которые не отказывали наследства ни Тиберию, со времени его вступления на престол, ни ему, Калигуле, были уничтожены им за неблагодарность. Точно так же он признавал не имевшими никакого значения духовные других лиц, в тех случаях, когда узнавал стороной, что после смерти они хотели отказать наследство императору. Теперь, из чувства страха, незнакомые стали объявлять его наследником как одного из своих друзей, отцы семейств — как одного из своих детей, а он, издеваясь, звал их насмешниками, так как они продолжали жить после составления духовной, и многим из них послал отравленные сласти! В таких случаях он являлся в суд в качестве судьи, предварительно назначив себе денежную сумму, и продолжал сидеть, пока ее не выплачивали. Когда она была выплачена, он, наконец, уходил. Не терпя медленности ни в чем, он разом подписал однажды смертный приговор более чем сорока лицам, обвиняемым в различных преступлениях, и похвастался проснувшейся Цезонии, что успел много сделать, пока она спала!..

Устраивая аукционы, он приказывал продавать все оставшееся после прежних представлений, сам назначая цены и нагоняя их до того, что некоторые, принужденные делать покупки за огромные цены, разорились и вследствие этого перерезали себе жилы. Известен следующий случай. Апоний Сатурнин заснул однажды на своем стуле. Глашатай получил от Калигулы приказание не оставлять без внимания бывшего претора, который то и дело покачивал головой. Аукцион продолжался, пока тринадцать гладиаторов не были оставлены за ничего не подозревавшим Сатурнином за девять миллионов сестерциев!

То же проделывал Калигула и в Галлии. Продав за огромную сумму уборы, обстановку, рабов и даже отпущенных своих осужденных сестер, он прельстился наживой и стал брать все старинные вещи из столичных дворцов, нанимая для перевозки их телеги и работавший на мельницах скот, вследствие чего в Риме не раз оказывался недостаток в хлебе. В свою очередь, очень многие тяжущиеся проиграли процессы из-за невозможности явиться к сроку в суд.

Чтобы сбыть с рук обстановку, он пустил в ход всевозможные хитрости и подвохи: то бранил отдельных покупателей за их скупость и за то, что им не стыдно быть богаче его, то делал вид, будто жалеет, что вещи, принадлежавшие царственным особам, переходят в руки частных лиц.

Однажды он узнал, что богатый провинциал посулил дать разославшим приглашения на обед во дворце двести тысяч сестерциев, лишь бы ему, хотя бы обманом, попасть в число гостей. Калигула не обиделся тем, что честь сидеть с ним за одним столом ценили так дорого, и на другой день, когда богач сидел на аукционе, прислал ему какую-то безделицу и, приказав уплатить за нее двести тысяч сестерциев, поручил передать ему от имени императора приглашение к его столу.

Он устанавливал новые, неслыханные налоги, сначала через откупщиков, а затем, ввиду их страшной наживы, через преторианских центурионов и трибунов. Ни одна вещь, ни один человек не освобождался от налога. Со всех съестных припасов, продаваемых где бы то ни было в столице, взимался точно определенный налог. Все судебные дела и процессы облагались одной сороковой с суммы иска, причем те, которых уличали в том, что они примирились или не явились в суд, подвергались наказанию. Носильщики должны были платить восьмую часть своего суточного заработка, каждая проститутка — стоимость одного визита. В последнем законе была сделана прибавка, что налог обязаны платить и жившие прежде проституцией или сводничеством и что этот закон распространяется и на браки.