Жизнь двенадцати цезарей

Налоги подобного рода были установлены и объявлены устно, но не написаны, вследствие чего, за неимением письменного закона, происходили частые его нарушения. Наконец, Калигула, уступая настоятельным требованиям народа, приказал, правда, изложить его письменно, но крайне мелкими буквами и вывесить на чрезвычайно узком месте, чтобы его не могли списать. С другой стороны, желая испытать все средства для добывания денег, он устроил во дворце публичный дом. Было отведено несколько комнат, меблированных соответствующим образом. Здесь выставлялись на продажу женщины и мальчики хороших фамилий. По рынкам и базиликам были разосланы номенклаторы, которым было велено приглашать на разврат молодежь и стариков. Являвшимся ссужались, в случае необходимости, деньги под проценты, а нарочно назначенные для этого лица публично записывали их имена, как заботившихся об увеличении доходов императора. Калигула не брезговал наживаться и игрою в кости, выигрывая больше обманом и даже заведомо ложной божбой. Поручив однажды играть вместо себя ближайшему игроку, он отправился в приемную дворца. Когда мимо него проехали два богатых римских всадника, он немедленно велел арестовать обоих и конфисковать их имущество, а затем вернулся чрезвычайно веселым, хвастаясь, что ни разу не играл в кости так удачно!

Когда у него родилась дочь, он стал плакаться на свою бедность, жалуясь, что ему приходится тяжело не только как императору, но и как отцу, и принял подарки на воспитание и приданое дочери. Он объявил в эдикте, что в Новый год будет принимать подарки, и 1 января стал в передней дворца для собирания мелких денег, которые ему сыпали полными горстями из-за пазух масса лиц разных сословий. Наконец, его обуяло желание порыться в деньгах, и он нередко ходил босыми ногами по грудам золотых, рассыпанных на огромном пространстве, а несколько времени валялся в них всем телом.

Воевал и участвовал в походе он один только раз, да и то случайно. Желая взглянуть на реку Клитумн и находившуюся возле нее рощу[287]

, он приехал в Меванию. Здесь ему напомнили о необходимости комплектования его телохранителей-батанов, и он быстро решил предпринять поход в Германию. Немедленно были собраны отовсюду легионы и союзные войска, везде произведены с чрезвычайною строгостью рекрутские наборы и свезен разный провиант в таком огромном количестве, как никогда раньше. Выступив в поход, Калигула двигался иногда с такой поспешностью и быстротой, что преторианские когорты должны были, против правил, положить свои знамена на вьючных животных и в таком виде идти за императором, иногда же так медленно и с такими удобствами, что его несли на носилках восемь человек[288], причем он требовал, чтобы население ближайших городов мело для него дорогу и поливало от пыли.

Войдя в лагерь, он выказал себя энергичным и строгим начальником. Легаты, которые слишком поздно привели из разных мест свои войска, были с позором отставлены им от службы. Во время смотра войск у многих центурионов, успевших выслужить свой срок, а у некоторых всего за несколько дней до окончания их службы, он отнял команду над первой ротой, ссылаясь на их старость или дряхлость. Остальным он сделал выговор за их жадность и уменьшил им награду за службу на шесть тысяч сестерциев. Однако же весь поход кончился тем, что он принял под свою защиту сына британского царя Цинобеллина, Админия, который был выгнан своим отцом и с несколькими людьми бежал к Калигуле, да отправил в Рим хвастливое письмо, как будто ему изъявило покорность население всего острова! Курьерам было приказано ехать в экипажах по форуму до самой курии и только в храме Марса, в полном собрании сената, вручить письмо консулам.

Вскоре не стало поводов к войне, и император приказал однажды нескольким из своих германских телохранителей переправиться через Рейн и засесть на противоположном берегу, затем, после завтрака, с возможно большим шумом объявить ему о близости неприятеля. Его приказание было исполнено. С друзьями и частью преторианской конницы он бросился в ближайший лес, велел обрубить ветки у нескольких деревьев и украсить последние, как трофеи. К ночи он вернулся, укоряя в робости и трусости тех, кто не последовал за ним. В свою очередь, своих товарищей и участников победы он наградил необыкновенными венками и по виду, и по названию: он украсил их изображениями солнца, луны и звезд и назвал «разведочными». В другой раз он приказал взять нескольких заложников из школы и тайно отправить их вперед, а сам, неожиданно выскочив из-за стола, бросился с конницей в погоню за ними, догнал и привел назад в цепях, как захваченных во время бегства. И в этой шутке он вышел из границ. Он снова стал есть и пригласил лиц, явившихся к нему с известием, что войска вернулись, сесть за стол, как они были, — в латах. При этом он советовал им помнить известный стих Вергилия:

Быть твердыми и хранить себя для лучших времен[289].