Жизнь по-американски

После этого я отметил в своем дневнике: "Я чувствую, что мне нужно обсудить с ним наши проблемы с глазу на глаз, и, пожалуй, я смогу убедить его в материальных выгодах, которые ждут Советы, если они присоединятся к сообществу наций и т. д. Мы не должны высказывать нетерпения, чтобы не дать им повода водить нас за нос и, возможно, обскакать нас. Мои люди сейчас думают над его приглашением в качестве моего гостя на открытие Олимпиады в Лос-Анджелесе. Затем мы могли бы встретиться, чтобы пустить пробные шары насчет прямой встречи в верхах по проблемам сокращения вооружений, правам человека и т. д. Поживем — увидим".

Но на следующий день я получил от Черненко письмо, которое не давало особых надежд на скорое улучшение в наших отношениях. Выразив благодарность за соболезнования, переданные с вице-президентом, Черненко ясно сообщил, что он и другие члены советского руководства поддерживают письмо, посланное Андроповым незадолго до его смерти. Советский Союз твердо выступал против развертывания НАТО "Першингов-I I" и крылатых ракет. Вот выдержки из его письма:

"Хотелось бы, г-н Президент, чтобы у нас с Вами с самого начала было четкое понимание по центральным вопросам отношений между СССР и США. Это — вопросы безопасности…

По нашему убеждению, нельзя начать выправлять нынешнее ненормальное и, прямо скажем, опасное положение, серьезно говорить о конструктивных сдвигах, если будут продолжаться попытки сломать равновесие сил, добиться военных преимуществ в ущерб безопасности другой стороны, если будут предприниматься действия, ущемляющие ее законные интересы.

Есть еще важный момент, который американское руководство должно ясно понимать: не только у США есть союзники и друзья. Они есть и у Советского Союза; о них мы будем заботиться.

Мы реально смотрим на вещи и не строим иллюзий насчет того, что можно вести дела, полностью абстрагировавшись от тех объективных расхождений, которые существуют между социалистической и капиталистической странами.

Скажем, в нашу мораль не укладывается многое из того, что присуще капиталистическому обществу и что мы считаем несправедливым по отношению к людям. Тем не менее мы не привносим эти проблемы в сферу межгосударственных отношений. Точно так же мы считаем неправильным и даже опасным подчинять наши отношения идеологическим разногласиям".

Черненко закончил письмо несколько более положительной нотой:

"Мы всегда были решительными сторонниками серьезного, содержательного диалога, такого диалога, который был бы нацелен на поиск точек соприкосновения, на нахождение конкретных взаимоприемлемых решений в тех областях, где это представляется реально возможным.

В заключение еще раз подчеркну: поворот к ровным, добрым отношениям между нашими странами — это было и остается нашим желанием. И он вполне реален при наличии такого же желания у американской стороны.

С уважением, К. Черненко Москва, Кремль

23 февраля 1984 года".

Несмотря на отпор Москвы, я все равно считал, что пришло время изучить возможность организации конференции на высшем уровне с участием Черненко. Он был слеплен из того же теста, что и Брежнев с Андроповым, — твердый ортодоксальный коммунист, приверженный ленинской религии экспансионизма и доминирования во всем мире. Это не привносило ничего нового в американо-советские отношения.

Но их меняло другое: я чувствовал, что впервые за многие годы мы могли выступать на встрече в верхах с позиции силы. Об этом — моя запись в дневнике, которую я сделал через неделю после получения письма Черненко: "В седьмой раз я встретился с членами объединенного комитета начальников штабов. Приятнее всего мне было услышать доклад о нашем положении в свете прошедших трех лет. Наша технология намного превосходит ту, которой обладают наши возможные соперники, наши успехи в боевой и других видах подготовки впечатляют. Во всех родах войск 91 процент новобранцев имеют среднее и высшее образование. Это самый высокий уровень в нашей истории. Как я хотел бы, чтобы наш народ мог знать, как много мы сделали, но большая часть информации секретна".

С тех пор как я познал бюрократов в Диксоне во время депрессии, я не возлагал на них больших надежд, хотя бюрократия всегда играла большую роль в проведении американской внешней политики. Например, если я хотел отправить послание зарубежному руководителю, экземпляры моего послания сначала проходили через полдюжины или больше различных инстанций в государственном департаменте, Пентагоне, министерстве торговли и других ведомствах для замечаний и предложений. И часто, независимо от необходимости, различные чиновники пытались (я уверен, из лучших побуждений) добавить или изменить что-нибудь. В результате мои первоначальные мысли искажались.

Поскольку вопрос о сокращении вооружений имел особую важность, я решил прибегнуть к более непосредственному контакту, бёз помощи бюрократов.