Читаем Жизнь по-американски полностью

Поскольку в определенной мере это были разные вещи, я написал, что достижение взаимного согласия может быть трудным, но возможным. С нашей точки зрения, наиболее дестабилизирующим фактором в гонке ядерных вооружений был значительный советский перевес в ракетах большей дальности, но я заявил, что мы готовы обсудить оговорки, которые признавали бы различия в структуре наших сил и позволили бы сблизить предложения обеих сторон. Я писал, что крылатые ракеты в Европе, очевидно, самый сложный пункт в наших отношениях, и если у Советов есть какие-нибудь идеи, как миновать этот тупик, то мы внимательно их рассмотрим. Тем временем, предложил я, мы должны продвигаться по другим направлениям, включая работу над договором о запрещении химического оружия и поиски новых видов связи и процедур, чтобы избежать ошибок в расчетах и недопонимания, которые во время международного кризиса могут привести к катастрофе:

"Господин Генеральный секретарь, после своего визита в Москву вице-президент Буш передал мне Ваше послание о том, что мы должны предпринять шаги, чтобы остаться в истории как великодушные, мудрые и благородные руководители. Для меня это важнее всего, и мы должны предпринять шаги, чтобы добиться этого", — говорилось далее в письме.

Ссылаясь на решение Советов разрешить эмигрировать в Америку Пентакос’галисам, я писал, что был "тронут этим жестом и, по-моему, он показал, как спокойные и искренние действия могут решить еще более болезненные проблемы наших взаимоотношений. Подобные гуманные жесты в этом году тронули бы сердца всех американцев. Поэтому мое заключение перекликается с Вашим — поворот к прочным и добрым отношениям между нашими странами необходим и достижим, и я со своей стороны твердо буду действовать в этом направлении.

Искренне Ваш, Рональд Рейган".

В конце письма я от руки приписал постскриптум:

"P.S. Господин Председатель. Перечитывая это письмо, я задумался о трагедии и размере потерь, которые Советский Союз понес в войнах на протяжении веков. Несомненно, эти потери, не поддающиеся описанию, не могут не отражаться на образе Вашего мышления сегодня. Я хочу, чтобы Вы знали, что ни я, ни американский народ не вынашивают никаких агрессивных замыслов против советского народа. Правдивость этого заявления доказывается примером нашей сдержанности в то время, когда наша явная монополия на стратегическую мощь давала нам возможность агрессии, если бы мы этого пожелали. Мы этого не желали ни тогда, ни сейчас. Нашей общей и неотложной задачей должен быть перевод этой реалии в постоянное снижение напряженности между нами. Я заверяю Вас в своей полной приверженности этой цели".

75

Ответ Москвы на эту попытку "тихой дипломатии" остудил мой пыл: посол Добрынин сказал Джорджу Шульцу, что советское руководство не заинтересовано во встрече в верхах, а в ответе Черненко говорилось, что его не интересует продолжение диалога, пока со стороны Соединенных Штатов не будет "конкретных шагов, имеющих значительную важность", что в его понимании означало вывод "Першингов-II" и крылатых ракет. Вот выдержки из его письма, которое, как и мое, заняло семь страниц:

"Мы не вообще за диалог между нашими странами, а предлагаем наполнить его конкретным весомым содержанием. Мы убеждены, что можем с этим согласиться. В прошлом с нашей стороны об этом уже говорилось. Но коль скоро Вы опять возвращаетесь к вопросу о намерениях и как они могут представляться, выскажу некоторые суждения, проиллюстрировав их конкретными примерами.

Если обобщить то, что не раз публично заявлялось Вами, другими представителями администрации, то получается, что США устраивало только такое положение, когда в военном отношении они были впереди СССР. Но дело в том, что нас-то такое положение не устраивало и не устраивает. На этот счет у нас есть опыт, и опыт тяжелый. Немало было осложнений и в истории отношений наших стран, особенно в послевоенный период. Немало было попыток оказать на нас политическое, экономическое, да и военное давление.

А возьмите нынешнее положение. Есть, кажется, такое американское выражение "развернуть стол". Постарайтесь взглянуть на реальности международной обстановки с нашего конца. И сразу станет отчетливо видно, что Советский Союз окружен цепью американских военных баз. На этих базах полно ядерного оружия. Предназначение его известно — оно нацелено против нас. Ничего подобного вокруг вашей страны нет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное