Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха

Для выездных спектаклей театр имел один грузовик. В лагере на каркас кузова натягивали брезентовую покрышку; в Шадринском театре на платформе грузовика закреплялся фанерный ящик размером с кузов с брезентовым пологом вместо четвёртой стены. Забравшись в машину, актёры утеплялись чем попало, отыскивали точку поустойчивее и, едва машина отправлялась в путь, замолкали, погружаясь каждый в своё. Шестьдесят-семьдесят километров при пятидесяти градусах мороза вытряхивали и вымораживали душу. Такой режим жизни театра третьего пояса определял непродуктивность репетиций, невысокий творческий уровень спектаклей, быт и жизненное самоощущение актёров.

Труппа, в основном набранная на бирже по принципу амплуа, была неплохая, хотя окончивших театральные институты или училища было не так уж и много. По большей части это были актёры-практики, люди отнюдь не бездарные, с трудными судьбами.

В самом начале сезона директор театра пригласил меня на беседу. Свелась она к полусовету-полупросьбе:

– Хотел предупредить вас: не стоит рассказывать актёрам о том, что вы сидели по пятьдесят восьмой статье. Лучше никого не посвящать в обстоятельства вашего прошлого.

При освобождении из лагеря с нас брали подписку в том, что мы обязуемся «не разглашать» ни того, что мы сидели, ни сведений о лагере. Я игнорировала этот запрет на корню. Считала сверхкощунством обрекать людей на жизнь вне общества и, прикрываясь витриной «социального благополучия», заставлять их молчать о рабовладельческом подспуде «светлого коммунистического будущего».

Когда Борис просил не рассказывать матери о микуньской вербовке, это можно было понять как желание оградить её от лишних огорчений. На актёрской бирже мне тоже советовали не упоминать о лагерном прошлом. И вот теперь о том же просил человек, на свой страх и риск пригласивший меня в шадринскую труппу. Молчать о государственной кривде – ради того, чтобы сохранить в театре «тишь и благодать». Как я могла ослушаться?..

К счастью, молчание давалось мне без труда и никак не сказывалось на отношениях с товарищами. В труппе было три или четыре супружеских пары, остальные – одиночки, каждый со своей историей. Потребность поделиться, рассказать о себе у последних была так велика, что полезнее было уметь не говорить, а слушать. Какие-то актёры оставили свои семьи. Где-то без них подрастали дети. Кто-то оправдывал себя, кто-то винился. Одна из самых экстравагантных актрис, по амплуа – «основная героиня», с явным желанием эпатировать сидевших в грим-уборной рассказала однажды, как её отверг человек, в которого она отчаянно влюбилась.

– И что вы думаете я сделала? Досконально изучила, когда он уходит, когда приходит с работы, забралась через окно в его квартиру, улеглась в постель и стала ждать. Можете себе представить выражение его лица, когда он открыл ключом дверь? И не пытайтесь. Не представите. Зато роман у нас был потом – с ума сойти!

Я про себя поёжилась: «Как чуждо! Как незнакомо!» В обиходе Галя была внимательным и общительным человеком. Но «чуждость» заставляла меня сторониться её – до поры, пока нас на гастролях не поселили в один гостиничный номер. Я узнала, что она осталась без матери в пять лет. Отец быстро женился. Мачеха её била, девочка сопротивлялась. Отец не вмешивался. В одной из яростных схваток женщина столкнула падчерицу с подоконника третьего этажа. С сотрясением мозга, с многочисленными переломами Галя пролежала в гипсе больше трёх лет. Так выяснилось, откуда у неё шрамы на спине, на руках и ногах.

Стоило только чуть потянуть за кончик нити, как за странностями характеров и поведения коллег обнаруживалось что-то первобытное, часто – дикое и всегда – драматичное.

– Ты в прошлый раз купила себе юбку, теперь моя очередь себе что-то купить. Вчера в магазин привезли мужские рубашки…

Ссорилась одна из молодых актёрских пар. Муж без оглядки на приличия обвинял супругу не только в том, что она нарушает очерёдность покупок, но и в том, что исподтишка опустошает их общий кошелёк. Очень неплохой актёр, он по горячности характера многих обижал, но тут же спохватывался и просил прощенья. Всегда заступался за тех, кого обижал кто-то другой. Вызывался донести до машины тяжести, выхватывал чемоданы из рук женщин. Был в общем добрым малым. Когда он рассказал, что они с женой воспитывались в детском доме, вспомнил, как там с ними обращались, объяснения их ссорам и срывам искать было уже бессмысленно.

А симпатичная мне актриса Ася Б. была замужем за актёром Малого театра. Могла безбедно жить в Москве возле него. Он любил жену и звал её в уют московской квартиры. Ася обещала: «Я приеду. Я вернусь, но дай поработать ещё один сезон. Пусть мой театр захудалый по сравнению с твоим великолепным Малым, но тут я – кто-то, а там мне места нет. Мне бы только по вечерам выходить на сцену. Это нужно мне как воздух. А где – не важно». И муж, видимо, понимал её. Готовая помочь всем и во всём, Ася была самым тёплым человеком в труппе. Изобретала для меня имена: