Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха

Люди её круга общались между собой на совершенно особом языке, выявляющем озорство ума, тягу к игре, единомыслие, доверие друг к другу. Неподражаемый стиль отношений запечатлён в дарственных надписях на книгах. При желании в них можно различить и атмосферу, и сюжеты времени.

На титульном листе сказки Перро «Ослиная шкура» под посвящением – «Достопочтенной Нине Владимировне от двух переводчиков сразу» – две фамилии: А. В. Фёдоров, Л. В. Успенский. И стихи:

…И жизнь его нельзя сравнить с малиной.Что сделано – то сделано дежа.Но лезть из кожи вон? Хотя бы из ослиной? —Ей-богу, лучше выпускать «Чижа»!

Вручая Нине Гернет свою книгу «Слово о словах» и уже готовя следующую – «Ты и твоё имя», – Лев Васильевич Успенский написал: «Дорогой Нине Владимировне Первой от СЛОВО-извергающего автора».

…Но подойдут иные времена,Я поднесу не «Слово» – ИМЕНА.

Тогда не будут больше строки голыми.Я их искусно оснащу глаголами…

А вот пародийная «исповедь» Евгения Львовича Шварца:

Я прожил жизнь свою неправо,Уклончиво, едва дыша,И вот – позорно моложаваМоя лукавая душа.Ровесники окаменели,И как не каменеть, когдаЖивого места нет на теле,

Надежд на отдых нет следа.А я всё боли избегаю,Да лгу себе, что я в раю.Я всё на дудочке играюДа тихо песенки пою.Упрёкам внемлю и не внемлю.Всё так. Но твёрдо знаю я:Недаром послана на землюТы, лёгкая душа моя.

И его же насмешливая записка:

Здесь живёт Гернет,У которой ничего спиртного нет.Был виноград,Да и тот кем-то сожрат.Наверное, ел её хахаль,На голове у него кепка, папаха ль,Всё равно ему в доме творчества не место:Писательница – всё равно что Христова невеста…(Записано в посёлке Комарове у сказительницы Акулины Бодлер)

Из комнаты, в которой писали в соавторстве свои книги Нина Владимировна и Григорий Борисович Ягдфельд, периодически раздавались взрывы смеха. Им славно и слаженно работалось. И дружба их была добротной и доброй.

В доме у Нины Владимировны бывал прекрасный актёр – Фёдор Михайлович Никитин. Приходили актёры из Театра сказки и директор этого театра – Георгий Натанович Тураев. Приезжал сын Бориса Пастернака Евгений Борисович. Дружила она и с актрисой Театра комедии Елизаветой Уваровой.

Зимой Нина Владимировна проводила несколько недель в писательском Доме творчества в Комарове. Как околдованные, стояли там под снегом высокие сосны; всё было белым-бело, в сугробах. На край форточки присаживались синицы. Приезжая к ней в Комарово, я познакомилась с Ольгой Фёдоровной Берггольц. Мы гуляли по молчаливым дорогам. Нетрудно догадаться, что темой разговоров было одиночество. А ещё вели речь о том, как «На собранье целый день сидела – то голосовала, то лгала. Как я от тоски не поседела? Как я от стыда не померла?..» О том, как «праведники наши надоели, как я наших грешников люблю!» Когда она бывала нездорова, возле её постели в тарелке появлялась клюква, и она устало говорила: «Я сегодня неконтактна».

Друзья Нины Владимировны пытались помочь мне в поисках работы. Григорий Борисович Ягдфельд попросил главного режиссёра Театра комедии Н. П. Акимова принять меня для беседы. Гостившая тогда в Ленинграде Хелла и Энна Аленник обрывали телефон:

– Как ты причесалась? Что надела? Мы подобрали тебе тут кое-что к твоему серому платью… Забеги… Примерь… Это важно!

– Держитесь уверенно. Не тушуйтесь! – наставляли другие.

– Перед тем как идти, выпейте крепкого кофе, – советовал ещё кто-то.

Николай Павлович Акимов отнёсся ко мне скорее с человеческим любопытством, чем с профессиональным интересом:

– Сколько же вам было, когда вас арестовали?.. И сердце не дрогнуло посадить такую молоденькую, продержать там столько лет! А расскажите, что, собственно, мог представлять собой лагерный театр?

Слушал он увлечённо. Предложил подыскать партнёра и показаться худсовету в каком-нибудь отрывке.