Жизнь Шарлотты Бронте

Вы, моя дорогая мисс Вулер, понимаете так же хорошо, как и я, цену сестринской любви; я думаю, что на свете с ней ничто не сравнится, особенно когда сестры почти одного возраста и имеют сходное образование, вкусы и чувства. Вы спрашиваете о Бренуэлле. Он и не думает искать работу, и я начинаю опасаться, как бы он не сделал себя непригодным для того, чтобы занять хоть какое-то достойное место; к тому же, если бы у него в руках оказались деньги, он бы воспользовался ими только для саморазрушения; способность владеть собой он, боюсь, окончательно потерял. Вы спрашиваете меня, не считаю ли я мужчин странными существами? Да, именно так. Мне часто приходила в голову эта мысль; я также считаю странным способ их воспитания: они не достаточно ограждены от соблазнов. Девочек оберегают так, как будто бы они были хрупкими или совсем глупыми, а мальчиков отпускают в мир, как будто из всех живых существ они являются самыми мудрыми и наименее подверженными дурным влияниям. Я рада, что Вам нравится Бромсгроув, но честно говоря, в компании миссис М. вряд ли нашлось бы место, которое бы Вам не понравилось. Я всегда чувствую странное удовлетворение, когда слышу о том, что Вы хорошо проводите время, потому что это доказывает, что даже на этом свете есть такая вещь, как воздаяние по заслугам. Вы напряженно трудились; в юности и в расцвете сил Вы отказывали себе во всех удовольствиях и почти не позволяли себе отдыхать. Сейчас Вы свободны, и при этом у Вас впереди, надеюсь, еще много лет, полных бодрости и здоровья, в течение которых Вы сможете насладиться своей свободой. Кроме того, у меня есть другая и очень эгоистическая причина для удовольствия: кажется, что даже «одинокая женщина» может быть счастливой, а не только обожаемые жены и гордые матери. Меня это радует. Сейчас я много размышляю о существовании незамужних женщин и тех, которые не предназначены для замужества, и я уже пришла к выводу, что на свете нет существа, в большей степени достойного уважения, чем одинокая женщина, которая тихо и упорно строит свою жизнь, без поддержки мужа или брата, и которая, достигнув возраста сорока пяти лет и старше, сохраняет уравновешенный ум, способность к наслаждению нехитрыми удовольствиями и стойкость при наступлении неизбежных несчастий, сострадание к другим и готовность помочь в нужде, насколько позволяют ей средства».

Пока шли переговоры с Эйлот и Ко, Шарлотта поехала с визитом к своей школьной подруге, с которой она давно была связана интимными и доверительными узами; однако ни тогда, ни позднее она не говорила с ней о публикации стихов. Тем не менее эта молодая леди подозревала, что сестры сотрудничали в журналах, и она укрепилась в этой мысли, когда, приехав в Хауорт, увидела Энн с номером «Чеймберс Джорнал» в руках и заметила легкую улыбку удовольствия, озарявшую ее безмятежное лицо.

«В чем дело? – спросила подруга. – Отчего ты улыбаешься?»

«Оттого, что я увидела напечатанным одно из моих стихотворений», – последовал тихий ответ, и ни слова больше не было сказано об этом.

Этой подруге Шарлотта послала следующее письмо:

«3 марта 1846.

Домой вчера я добралась совершенно благополучно в два с чем-то и нашла папу в очень хорошем состоянии; зрение его без изменений. Эмили с Энн отправились в Кейли встречать меня, но, к сожалению, я вернулась по старой дороге, а они поехали по новой, и мы разминулись. Они не вернулись домой до половины пятого, а по дороге были захвачены ливнем, разразившимся во второй половине дня. К моему огорчению, Энн в результате немного простудилась, но надеюсь, что она быстро выздоровеет. Папа весьма приободрился, когда я передала ему мнение мистера С., а также рассказала об опыте старой миссис Э., но я не могла не заметить, что он с радостью отнесся к мысли отложить операцию на несколько месяцев [134]. Примерно через полчаса после своего возвращения я вошла в комнату Бренуэлла, чтобы поговорить с ним, но общаться с ним было почти невозможно. Можно было бы этого и не делать, ведь он все равно не обращал на меня ни малейшего внимания и не отвечал, находясь в одурманенном состоянии. Мои опасения были не безосновательны. Мне стало известно, что пока меня не было, он раздобыл соверен под предлогом выплаты срочного долга; сразу же он отправился в паб, разменял его и употребил, как и следовало ожидать. Отчет Х. заканчивался словами, что он «беспутный человек», и это именно так. Когда он в таком состоянии, как сейчас, оставаться с ним в одной комнате практически невозможно. Не знаю, что готовит нам будущее».

«31 марта 1846.