Жизнь Шарлотты Бронте

Остальная часть письма представляет интерес для читателя только оттого, что она категорически опровергает слухи о том, что собирается выйти замуж за помощника ее отца, того самого джентльмена, с которым восемь лет спустя ее свяжут брачные узы, и который, наверно, уже тогда, хотя она этого и не осознавала, начал свое служение ей столь же бережным и преданным образом, как Яков служил Рахили. Другие могли это заметить, но она не имела об этом ни малейшего представления.

Сохранилось еще несколько ее записок, написанных мистеру Эйлотту «от лица Беллов». 15 июля она пишет: «Полагаю, судя по Вашему молчанию, что никаких иных откликов больше не появилось и спрос на произведение не увеличился. Будьте так любезны, черкните мне одной строкой, был ли продан хотя бы один экземпляр книги?»

Видимо, продано было мало, так как через три дня она пишет:

«Господа Белл желают через меня выразить Вам благодарность за предложение, касающееся рекламы. Они согласны с Вами в том, что раз сезон этому не благоприятствует, лучше повременить с анонсами. Они благодарят Вас за информацию о количестве проданных экземпляров».

23 июля она пишет Эйлотт и Ко.

«Господа Белл будут крайне обязаны вам, если вы отправите прилагаемое письмо из Лондона. Оно содержит ответ на пересланное вами письмо с просьбой об автографе от человека, утверждающего, что он с восхищением прочел их стихи. Думаю, что ранее я намекала на то, что господа Белл желают до поры до времени сохранять инкогнито, в связи с чем они и предпочитают, чтобы их ответ был послан из Лондона, а не напрямую, дабы штамп не выдал их места жительства и не способствовал их опознанию».

В сентябре она пишет вновь: «Раз на книгу не появилось никаких журнальных рецензий, предположительно, спрос на нее существенно не увеличился».

В биографической справке о ее сестрах она так говорит о крахе скромных надежд, связанных с публикацией: «Книга была напечатана; она едва ли получила известность, и все, на что в ней следует обратить внимание, – это стихи Эллиса Белла. Мое былое и нынешнее твердое убеждение в достоинстве этих стихотворений не получило в реальности никакого подтверждения в виде благоприятной критики, но мне следует придерживаться этого убеждения несмотря ни на что».

Конец первого тома

Том II

Глава 1

Летом 1846 года, когда ее литературные чаяния постепенно угасали, у нее появился иной повод для беспокойства. Зрение ее отца серьезно ухудшилось из-за прогрессирующей катаракты. Он почти ослеп. Мистер Бронте был способен передвигаться на ощупь и распознавать силуэты хорошо знакомых ему людей, если они стояли против яркого света, но читать он больше не мог, потеряв возможность утолять одолевающую его жажду знаний. Он продолжал проповедовать. Мне рассказывали, что ему помогали взойти на кафедру и что его проповеди никогда еще не были столь проникновенны, как в те дни, когда этот седой и слепой человек стоял, устремив свой невидящий взор прямо перед собой, а слова срывались с его губ с былой энергией и силой. Мне сообщили еще об одном факте, любопытном с точки зрения его четкого ощущения времени. Его проповеди всегда длились ровно полчаса. Имея часы прямо перед глазами, а слова всегда наготове, это не составляло труда, пока он хорошо видел. Но и когда он ослеп, ничего не изменилось; как только минутная стрелка приближалась к цифре, отмечающей тридцатиминутный интервал, он завершал проповедь.

Испытание свое он сносил с невероятным терпением. Как и всегда во время худших напастей, он принудил себя к тихому смирению. Однако, лишившись из-за слепоты возможности удовлетворять свои разнообразные интересы, он ушел в себя и, должно быть, много думал обо всем, что было связано с его единственным сыном и вызывало у него боль и терзания. Неудивительно, что он погрузился в депрессию. В течение какого-то времени до наступления осени его дочери собирали всевозможные сведения о шансах на успех операции по удалению катаракты для человека в возрасте их отца. Приблизительно в конце июля Эмили и Шарлотта съездили в Манчестер, с тем чтобы разыскать подходящего хирурга. Там им стало известно о славной репутации ныне покойного мистера Вилсона, окулиста. Они сразу направились к нему, но исходя из их описаний, он не мог заключить, были ли глаза готовы к операции или нет. Поэтому появилась необходимость привезти к нему мистера Бронте, что Шарлотта и сделала в конце августа. Врач сразу же решил делать операцию и рекомендовал им удобное жилье, которое сдавала одна из его бывших служанок. Оно располагалось в предместье на одной из многочисленных похожих друг на друга улиц с ничем не примечательными домиками. Оттуда было отправлено следующее письмо, датированное 21 августа 1846 г.: