Жизнь Шарлотты Бронте

Что касается последней просьбы, Эйлот и Ко предложили, чтобы экземпляры и анонсы произведения были посланы в «Атенеум», «Литературную газету», «Критик» и «Таймс», но отвечая им, мисс Бронте пишет, что, по ее мнению, названных ею изначально периодических изданий будет на данном этапе достаточно для рекламы, так как авторы не желают выделять на рекламу сумму, превышающую два фунта, имея в виду, что успех книги в большей степени зависит от рецензий, которых она удостоится в прессе, чем от количества анонсов. В случае, если появится какой-либо отзыв на стихотворения, как положительный, так и отрицательный, она просит, чтобы Эйлот и Ко послали ей название и номер тех изданий, в которых появились данные рецензии, так как в противном случае, не имея возможности регулярно просматривать газеты и журналы, она может его пропустить. «Если о стихотворениях упомянут доброжелательно, то я намереваюсь выделить дополнительную сумму для рекламы. Если же, напротив, они пройдут незамеченными или будут осуждены, то, как мне кажется, рекламировать их будет довольно нецелесообразно, так как ничто ни в названии произведения, ни в именах авторов не может привлечь внимания ни единого человека».

Я полагаю, что тоненькая книжечка стихов вышла в свет приблизительно в конце мая 1846 года. Она украдкой пробралась в мир; проходили недели, а могучая рокочущая публика так и не узнала, что еще три человека присоединили свои голоса к общему хору. А тем временем изо дня в день продолжалось тоскливое существование, и встревоженные сестры, должно быть, забыли о своих авторских притязаниях под бременем насущных забот, снедающих их сердца. 17 июня Шарлотта пишет:

«Бренуэлл заявляет, что он для себя ничего не может сделать и ничего не сделает; ему предлагали хорошие должности, и за пару недель он, возможно, смог бы подготовиться, но он ничего не предпринимает, только пьет и делает всех нас несчастными».

4 июля в «Атенеуме», в рубрике «Поэзия для миллиона»[136], появился небольшой отзыв на стихи К., Э. и Э. Белл. Рецензент оценил Эллиса как самого достойного из трех «братьев», каковыми он их считал; он назвал его «тонким, необычайным духом» и рассуждал об «очевидной мощи его крыльев, которые могут достичь высот, взлететь на которые здесь он даже не осмелился». Кроме того, с известной проницательностью рецензент пишет, что поэзия Эллиса «передает впечатление оригинальности, выходящей за рамки включенных в сборник текстов». Каррер Белл помещен между Эллисом и Эктоном. Но с позиций сегодняшнего дня эта рецензия содержит мало материала, достойного того, чтобы сохранить его для будущего. И все же можно вообразить, с каким интересом она была прочитана в пасторском доме Хауорта, и как сестры изо всех сил старались угадать, что лежало в основе того или иного мнения, и выискивали намеки на будущее развитие своих талантов.

Я хочу привлечь внимание читателя к следующему письму Шарлотты, датированному 10 июля 1846 года. Неважно, кому оно было адресовано[137]

, но высказанное в нем здравое чувство долга – чувство первостепенности того долга, которым наделил нас Господь, поместив нас в определенные семьи, заслуживает в наши дни особого уважения.

«Я вижу, что ты стоишь перед особенным и непростым выбором. Перед тобой открыто два пути; ты желаешь осознанно выбрать верный из них, даже если он самый крутой, прямой и тернистый; но ты не знаешь, какой из них верный; ты не можешь решить, велят ли тебе долг и религия отправиться в холодный и недружелюбный мир и зарабатывать там на жизнь на нудном поприще гувернантки, или же они предписывают тебе надолго остаться с твоей стареющей матерью, отбрасывая на данный момент любую возможность личной независимости и смиряясь с ежедневными неудобствами, а подчас и лишениями. Я очень хорошо понимаю, что тебе почти невозможно самостоятельно принять решение, поэтому я приму его за тебя. По крайней мере я выскажу тебе мое искреннее убеждение, показав тебе, как я подхожу к этому вопросу. Правильный путь тот, который требует поступиться личным интересом самым суровым образом – и в этом кроется добро, оказываемое другим. Если настойчиво следовать по этому пути, то рано или поздно он приведет к процветанию и счастью, хотя в самом начале может показаться, что он ведет в противоположном направлении. Твоя мать старая и больная; у старых и больных людей мало источников радости, пожалуй, еще меньше, чем могут представить себе относительно молодые и здоровые люди, и жестоко лишать их этого. Если твоей матери лучше, когда ты рядом, то оставайся с ней. Если твой отъезд сделает ее несчастной, оставайся с ней. С точки зрения близорукого человечества, твое пребывание в N., видимо, не будет вменено тебе в заслугу, тебя не будут хвалить, тобой не будут восхищаться за то, что ты осталась дома, дабы утешить твою мать; и все же, наверно, твоя совесть одобрит это, и если так, то оставайся. Я советую тебе поступить так, как стараюсь поступать и сама».