Жизнь Шарлотты Бронте

Сестры сохранили старинную привычку, заведенную еще при жизни их тетушки, откладывать рукоделие в девять вечера и переходить к своим занятиям, шагая взад-вперед по гостиной. В этот период они обсуждали романы, которые они сочиняли, и описывали их сюжеты. Один-два раза в неделю каждая из них читала другим написанное ею и выслушивала их мнения. Шарлотта говорила мне, что высказанные замечания редко побуждали ее что-либо изменить в ее текстах, до такой степени она была проникнута уверенностью, что она описывает действительность. Но чтение представляло собой источник волнующего интереса для всех, избавляя их от тягот ежедневных забот и перенося их в место, где царила свобода. В один из таких вечеров Шарлотта приняла решение сделать свою героиню невзрачной, низкорослой и непривлекательной, в нарушение общепринятого канона.

Автор чудесного некролога на «смерть Каррера Белла»[140], скорее всего, узнал то, что там написано о Джейн Эйр, от самой мисс Бронте, и я позволю себе это процитировать:

«Однажды она сказала своим сестрам, что они не правы – и даже безнравственны – так как делают своих героинь красавицами, как будто это само собой разумеется. Они возразили, что иначе героиню нельзя сделать интересной. Вот что она ответила: «Я докажу, что вы не правы. Я покажу вам героиню, столь же невзрачную и низкорослую, как я, но которая будет так же интересна, как любая из ваших». Отсюда и произошла «Джейн Эйр», сообщила она в этом многозначительном рассказе: «Но ни в чем другом она на меня не похожа». По мере того как работа продвигалась, она все более захватывала автора. Когда она дошла до «Торнфильда», она не могла остановиться. Чрезвычайно близорукая, она писала в маленьких квадратных блокнотиках, поднося их близко к глазам и используя карандаш для чернового варианта. Она продолжала писать без перерыва еще три недели; к этому времени она вывела свою героиню из Торнфильда, а сама слегла в горячке, которая заставила ее сделать паузу».

Вот и все, что можно сейчас сообщить о замысле и создании этой замечательной книги, которая, однако, была еще в самом зародыше, когда мисс Бронте вернулась со своим отцом в Хауорт после их тревожной поездки в Манчестер.

Они приехали домой в конце сентября. Мистер Бронте с каждым днем набирался сил, но ему все еще было запрещено слишком активно пользоваться своим зрением. Во время ее отсутствия дела шли лучше, чем она смела надеяться, и она выразила благодарность за ниспосланную благодать и за то, что, пока она была в отъезде, удалось избежать зла.

Вскоре мисс Бронте вновь получила какое-то предложение открыть школу в неком далеком от Хауорта месте, но мне не удалось собрать об этом более точные сведения. Как явствует из следующего фрагмента, предложение это вызвало у нее типичный ответ:

«Уехать из дома! – Мне не удастся найти ни места, ни работы, к тому же, возможно, я буду находиться на склоне своих дней, с заскорузлыми способностями, а мои немногие приобретения окажутся в большей степени позабыты. Иногда эти мысли больно жалят меня, но когда я задаю вопрос своей совести, она подтверждает, что я поступаю правильно, оставаясь дома, и горьки бывают угрызения, когда я поддаюсь страстному желанию освободиться. Вряд ли бы меня ждал успех, если бы я поступила вопреки таким предупреждениям. Мне бы хотелось вскоре получить от тебя еще одну весточку. Заставь Х. говорить по существу, чтобы он дал тебе ясный, а не туманный, отчет о том, что за учениц он действительно может гарантировать. Часто люди думают, что они способы горы свернуть, пока не попробуют, но заполучить учеников труднее, чем иной товар».

Каковы бы ни были характер и продолжительность переговоров, в конце Шарлотта приняла решение, подсказанное ее совестью, которая взывала к тому, чтобы она оставалась дома, покуда ее присутствие могло взбодрить и утешить страдальцев или оказать влияние на того, кто был его причиной. Следующий отрывок дает нам представление о тех заботах, которые тяготили ее домашних. Он взят из письма, датированного 15 декабря.