Жизнь Шарлотты Бронте

Все, что я могу тебе сказать по этому поводу: если что-то и говорят – и если даме, которая кажется весьма озадаченной, не приснилось то, что ей, как она воображает, сообщили, – то это исходит из какого-то абсурдного недоразумения. Я никому не давала права утверждать или намекать, даже самым отдаленным образом, что я «публикуюсь» (какой вздор!). Кто бы это ни говорил – если кто-то и в самом деле так говорит, в чем я сомневаюсь, – он не является моим другом. Даже если мне приписали целых двадцать книг, я не являюсь автором ни одной из них. Я это категорически отрицаю. Любой, кто после моего решительного опровержения возложит на меня это обвинение, поступит нехорошо и невоспитанно. Самая глухая безвестность бесконечно предпочтительнее вульгарной популярности, и такой известности я не ищу и не буду иметь. Поэтому, если какой-нибудь Б-ан или Г-ан придет в голову надоедать тебе всякими россказнями – спрашивая, какой «роман» «опубликовала» мисс Бронте, – ты можешь сказать со всей твердостью, которая тебе так удается, когда ты захочешь, что мисс Бронте разрешила тебе передать ей, чтобы она взяла свои слова обратно и отреклась от подобных инсинуаций. Если хочешь, можешь добавить, что если у кого-то и может быть уверенность, так это у тебя, и что она не раскрыла тебе никаких бредовых тайн об этом предмете. Я теряюсь в догадках, откуда могла прийти эта сплетня, и боюсь, что породили ее совсем не дружеские уста. Однако я не уверена, что меня обрадует, если я это узна́ю доподлинно. Если ты что-либо услышишь, пожалуйста, сообщи мне. Ты крайне любезна, предлагая мне «Жизнь Симеона», и я благодарю тебя за это. Осмелюсь сказать, что папа с удовольствием посмотрит на эту вещь, ведь он знал мистера Симеона. Посмейся над А. или поругай ее за измышления о публикации, и в любых передрягах верь мне, клевещут ли обо мне или предают забвению.

Искренне твоя

Ш. Бронте».

Причина, по которой мисс Бронте так беспокоилась о сохранении своего инкогнито, заключалась, как мне рассказывали, в том, что она дала слово сестрам, что не станет причиной разглашения их секрета.

Дилеммы, ожидавшие разрешения после публикации сестрами романов под псевдонимами, становились все более острыми. Многие критики верили в то, что все произведения, изданные тремя Беллами, вышли из-под пера одного автора, но были созданы на разных стадиях развития и зрелости таланта. Без сомнения, эти подозрения повлияли на рецепцию книг. С момента окончания «Агнес Грей» Энн Бронте работала над вторым романом, «Незнакомка из Уайлдфелл-Холла». Он малоизвестен, его сюжет – это деградация героя, чье распутство и падение проявились в пристрастии к спиртному, но в пристрастии столь незначительном, что его считали всего лишь «компанейской натурой», – был мучительно неорганичен для той, которая охотно оградила бы себя от всего, кроме мирных и благочестивых раздумий. Как пишет о «малышке» ее старшая сестра, «на протяжении всей жизни она была вынуждена наблюдать ужасные последствия загубленного таланта и надругательства над способностями. От природы она была чувствительной, сдержанной и печальной; то, что она видела, глубоко западало ей в душу и подтачивало ее изнутри. Она долго размышляла, пока она не убедилась, что ее долгом было воспроизвести каждую деталь (разумеется, с фиктивными персонажами, действиями и ситуациями), как предупреждение другим. Она ненавидела свой роман, но упорно продолжала его писать. Когда ее пытались переубедить, она сами эти рассуждения считала искушением. Она должна быть честной, а не потакать своим слабостям, ей не следует наводить глянец, смягчать и скрывать. Такое решение, продиктованное благими намерениями, породило неверные истолкования и даже хулу, которую она сносила с неизменной кротостью, как привыкла сносить вообще все неприятное. Она была очень искренней и практикующей христианкой, но налет религиозной меланхолии наводил грустную тень на ее краткую и невинную жизнь».

В июне того же года «Незнакомка из Уайлдфелл-Холла» была в целом закончена и передана тому же издателю, который раньше опубликовал произведения Эллиса и Эктона Беллов.