Жизнь Шарлотты Бронте

Переулок Патерностер уже многие годы был сакральным местом для издателей. Это была узкая мощеная улица, лежащая в тени собора Св. Павла; с каждого ее конца установлены столбики, чтобы не допускать в нее экипажи и тем самым сохранять торжественную тишину, необходимую для бесед «Отцов переулка». Унылые с виду склады на каждой стороне улицы сейчас заняты в основном оптовыми торговцами бумагой. Если там и есть лавки издателей, они не выходят на темную узкую улочку привлекательными фасадами. В середине переулка, с левой стороны находится Кофейня каноников. Я посетила ее прошлым июнем. Тогда она была пуста. Она имела вид жилого помещения, построенного около двухсот лет назад, подобного тем, что можно иногда увидеть в старинных провинциальных городках, с низкими потолками в маленьких комнатах, прорезанными тяжелыми поперечными балками. Стены обшиты деревянными панелями в две трети человеческого роста, лестницы низкие, широкие и темные, они занимают много места в середине дома. Это и была Кофейня каноников, которая в прошлом веке стала пристанищем всех книгопродавцев и издателей, и куда литературные поденщики, критики и даже остряки захаживали в поиске идей или заработка. Это было то место, о котором писал Чаттертон[156]

в своих обманных письмах, посылаемых матери в Бристоль в то время, как он голодал в Лондоне: «Я весьма известен в Кофейне каноников и знаком со всеми здешними гениями». Здесь он узнавал о возможностях подработать, сюда ему приходили письма.

Намного позже она превратилась в таверну, где собиралась университетская публика и сельские священники, которые, приезжая в Лондон на несколько дней и не имея ни друзей, ни связей в обществе, были рады узнать из разговоров, которые они непременно могли услышать в кофейне, что происходит в литературном мире. Во время своих редких и недолгих визитов в город во время обучения в Кембридже и службы в Эссексе, мистер Бронте останавливался в этом доме; сюда же он привез своих дочерей, когда сопровождал их в Брюссель, и сюда же они приехали сейчас, просто не зная ни о каком другом месте. Кофейню посещали исключительно мужчины, мне кажется, в доме была лишь одна служанка. Очень немногие оставались там на ночь. Там проходили некоторые из собраний Отрасли, иногда сюда заезжали книготорговцы, а время от времени священнослужитель, но это было странное пристанище для мисс Бронте, если судить по запущенному, чисто деловому и мужскому виду кофейни. Старый «седовласый пожилой мужчина», служащий официантом, казалось, был сразу тронут тихой простотой двух дам и старался устроить их поудобнее и поуютнее в длинной, низкой, закоптелой комнате наверху, где проводили собрания. Высокие узкие окна выходили на мрачный переулок; сестры сидели, прижавшись друг к другу, на самой отдаленной от входа оконной скамейке (по словам мистера Смита, он нашел их именно там, когда в субботу вечером приехал за ними, чтобы отвезти их в оперу). Глядя оттуда на мрачные темные домики напротив, которые находились так близко, хотя и отделены от них шириной целого переулка, они не могли заметить движения и перемен. Мощный гул Лондона окружал их, как звук невидимого океана, и в то же время можно было четко расслышать каждый шаг, сделанный по мостовой этой пустынной улицы. Но какой бы она ни была, они предпочитали оставаться в кофейне, не принимая настойчивых приглашений мистера Смита и его матери. Годы спустя Шарлотта говорила:

«С тех пор я увидела Вест-Энд, парки, красивые площади, но я гораздо больше люблю Сити. Сити кажется более серьезным, его дела, беготня, гул – это такие серьезные вещи, ракурсы, звуки. Сити зарабатывает на жизнь, а Вест-Энд лишь наслаждается удовольствиями. Вест-Энд может вас развлечь, но в Сити вы ощущаете сильное и глубокое возбуждение» («Городок», том 1, стр. 89).