Жизнь Шарлотты Бронте

«Но приближались большие перемены. Беда пришла в такой форме, которую страшно предвидеть и на которую грустно оглядываться. В разгар жатвы жнецы дали сбой. Первой пала моя сестра Эмили… Никогда в жизни она не тянула с исполнением любой поставленной перед ней задачи, не медлила она и на сей раз. Она ушла быстро. Она поспешила нас оставить… День за днем, наблюдая, как она страдала и сопротивлялась, я глядела на нее в муках изумления и любви. Я ничего подобного не видела, но я и вообще не знала ни одного человека, хоть в чем-то похожего на нее. Сильнее мужчины, проще ребенка, ее характер не походил ни на какой другой. Самым ужасным было то, что, полная сострадания к другим, себя она не жалела; ее дух не склонялся перед плотью; она требовала, чтобы ее дрожащие руки, вялые конечности, слепшие глаза выполняли ту же работу, как и тогда, когда она была здорова. Быть рядом и наблюдать за этим, не смея протестовать, было несказанно тяжело».

Эмили так никогда и не вышла из дома после воскресенья, последовавшего за смертью Бренуэлла. Она не жаловалась; она не терпела расспросов; она отвергала сочувствие и помощь. Не раз Шарлотта и Энн оставляли свое шитье или прекращали писать и, с замиранием сердца, прислушивались к тому, как их сестра неверным шагом поднимается по невысокой лестнице, тяжело дыша и делая частые остановки. И все же они не имели права обращать внимание на то, что они видели, испытывая приливы страдания, превосходившего ее собственное. Они не смели высказывать это словами и еще в меньшей степени ласковой помощью или жестом поддержки. Они сидели неподвижно и хранили молчание.

«23 ноября 1848.

В своем последнем письме я сообщила тебе, что Эмили больна. Она все еще не оправилась. Она очень

больна. Я уверена, что если ты ее увидишь, у тебя сложится впечатление, что надежды больше нет. Я никогда не видела таких ввалившихся щек, такого изможденного и бледного лица. Глубокий сдавленный кашель продолжается. Самое незначительное усилие вызывает одышку, и эти симптомы сопровождаются болью в груди и в боку. Ее пульс единственный раз, когда она разрешила его измерить, был 115 ударов в минуту. Находясь в подобном состоянии, она решительно отказывается от услуг доктора. Она не дает никаких объяснений по поводу своего состояния и почти не позволяет даже намекать на свое самочувствие. Наше положение уже много недель остается чрезвычайно тяжелым. Один Бог знает, чем все это кончится. Неоднократно я была вынуждена смело взглянуть в ужасное лицо ее смерти, не только возможной, но и вероятной. Но у меня внутри все сжимается от таких мыслей. Я думаю, Эмили – это самый близкий моему сердцу человек на целом свете».

Когда послали за врачом и он пришел к ним в дом, Эмили отказалась его принять. Сестры смогли лишь описать ему те симптомы, которые они замечали. Лекарства, которые он послал, она не стала принимать, отрицая, что больна.

«10 декабря 1848.

Я едва ли знаю, что тебе сказать о том, что интересует меня больше всего на свете, потому что, по правде говоря, я едва ли и сама знаю, что думать. Надежда и страх сменяют друг друга ежедневно. Боль в боку и в груди немного прошла, но кашель, учащенное дыхание, чрезмерное истощение продолжаются. Однако, я перенесла такие пытки неизвестностью на этот счет, что в конце концов я больше не могу этого выносить, и так как она продолжает отвергать врача, заявляя, что не позволит ни одному «врачу-отравителю» приблизиться к ней, то я написала именитому лондонскому доктору, сообщая ему в подробностях о ее болезни и симптомах, насколько я могла составить о них представление, и прося его высказать свое мнение. Я ожидаю ответа со дня на день. Я рада сообщить, что мое собственное здоровье сейчас вполне сносно. Хорошо, что это так, ведь Энн, как бы она ни стремилась быть полезной, на самом деле слишком больна для того, чтобы многое делать или сносить. У нее тоже сейчас возникают частые боли в боку. Папа тоже вполне здоров, хотя состояние Эмили заставляет его сильно тревожиться.

Х. (две бывшие ученицы Энн Бронте) были здесь около недели назад. Это привлекательные и стильно одетые девочки. Они казались вне себя от радости, увидев Энн: войдя в комнату, я заметила, как они по-детски прижимаются к ней, а она при этом совершенно безмятежна и пассивна… И. и Х. вздумали приехать сюда. Я думаю, вполне вероятно, что они еще и обиделись, из-за чего, я понятия не имею, и поскольку, если дело обстоит именно так, причина недовольства полностью вымышлена, и поскольку, кроме того, мне есть чем сейчас заняться, то я не слишком задумываюсь об этом. Лишь бы только Эмили была здорова, мне все равно, если кто-то пренебрегает мною, неправильно меня понимает или оскорбляет. Мне бы только хотелось, чтобы ты была не из их числа. Крабовый сыр [160] прибыл благополучно. Эмили только что напомнила мне поблагодарить тебя за это – он выглядит очень аппетитно. Только бы она достаточно хорошо себя чувствовала, чтобы его попробовать».