Утром в воскресенье они пожелали услышать доктора Кроули[157]
, и мистер Вилльямс отвез их в собор Св. Стефана в Уолбруке, однако они были разочарованы, так как проповедь читал не доктор Кроули. Мистер Вилльямс также пригласил их (как сообщала мисс Бронте) к себе домой на чай. По дороге туда они проезжали через Кенсингтонский сад, и мисс Бронте была весьма «поражена красотой вида, свежей зеленью лужаек и мягкой густой листвой». Отметив отличающийся характер южного пейзажа по сравнению с северным, она заговорила об иной, мягкой, интонации тех, с кем она общалась в Лондоне, очевидно, это произвело сильное впечатление на обеих сестер. В это время все, кто сталкивался с двумя «мисс Браун» (еще один псевдоним, также начинающийся с Б.), как представляется, характеризовал их как робких и сдержанных деревенских дамочек, с которыми не о чем словом перемолвиться. Мистер Вилльямс рассказывал мне, что в тот вечер, когда он сопровождал их в оперный театр, поднимаясь по лестнице, ведущей от главного входа в первый ярус, Шарлотта была так поражена архитектурным великолепием вестибюля и салона, что она невольно легонько сжала его руку и прошептала: «Знаете, я не привыкла к такого рода вещам». И в самом деле, какой это был резкий контраст с тем, что они делали и видели накануне в то же самое время или двумя часами раньше, когда с колотящимися сердцами и в напряжении от собственной храбрости они устало тряслись по дороге между Хауортом и Кейли, едва обращая внимание на разразившуюся над их головами грозу, настолько они были заняты мыслями о том, как поедут прямо в Лондон и докажут, что они действительно два разных человека, а не один самозванец. Нет ничего удивительного в том, что, вернувшись в Хауорт, они чувствовали себя изнуренными и истощенными после накопленной за время поездки усталости и волнений.Следующее письмо Шарлотты о ее жизни в этот период не содержит ни единого намека на какие бы то ни было развлечения.
«28 июля.
Поведение Бренуэлла остается без изменений. Его здоровье, кажется, основательно подорвано. Папа, а иногда все мы, проводим с ним грустные ночи. Он спит большую часть дня и, следовательно, мучается бессонницей по ночам. Но ведь в каждом доме есть свои беды, не так ли?»
Поскольку самые близкие ее приятельницы все еще ничего не подозревали об авторстве «Джейн Эйр», она получила письмо от одной из них[158]
с вопросом о школе в Кастертоне. Мне представляется правильным привести здесь ее ответ, написанный 28 августа 1848 г.«Раз Вы хотите получить мой ответ до своего возвращения домой, то пишу безотлагательно. Часто бывает, что когда мы в первый момент откладываем ответ на письмо друга на потом, возникают обстоятельства, которые задерживают его на непростительно долгое время. В своем последнем письме я забыла ответить на Ваш вопрос и потом переживала из-за этого. Поэтому я начинаю с ответа на него, хотя и боюсь, что информация, которую я могу сообщить, несколько запоздала. Вы писали, что миссис Х. подумывает о том, чтобы отдать Y. в школу, и желает знать, подходящим ли местом будет школа для дочерей священников в Кастертоне. Мои личные сведения об этом заведении очень устарели, так как они основаны на моем опыте двадцатилетней давности. Школа была в то время в периоде младенчества, и младенчество это было весьма болезненным. Периодически школу опустошала тифозная лихорадка, и здоровью злосчастных учениц угрожали всевозможные виды чахотки и золотухи, которые могут быть вызваны плохим воздухом и водой, а также негодным и недостаточным питанием.
Но над обреченным семейством нависала черная туча, и тьма сгущалась с каждым часом. 9 октября она пишет: