Жизнь Шарлотты Бронте

Статья о «Ярмарке тщеславия» и «Джейн Эйр» появилась в «Квортели ревю» в декабре 1848 года. Несколько недель спустя мисс Бронте написала своим издателям, спрашивая, почему ей не был послан экземпляр журнала. Высказав догадку, что критика была нелицеприятной, она повторила свою ранее высказанную просьбу: с хвалебными рецензиями могут поступать по своему усмотрению, но все враждебные отклики на роман должны посылаться ей без промедления. Соответственно, «Квортели ревю» было послано. Мне неизвестно, произвела ли эта статья большое впечатление на мисс Бронте или нет, помимо того, что она вложила несколько фраз из нее в уста черствой и вульгарной женщины в «Шерли», где они оказались столь органичны, что немногие распознали в них цитату. Статья была прочитана мисс Бронте в подходящий момент: великая жестокость Смерти притупила ее чувствительность к мелким неприятностям. В противном случае она могла бы быть уязвлена критическими суждениями сильнее, чем они того заслуживали; этому критическому опусу, стремящемуся к крайней степени суровости, не хватало логики из-за неправильного употребления предлогов; он больно ранил инсинуациями по поводу авторства «Джейн Эйр», которые, стремясь быть острыми, оказались просто дерзкими. Но дерзость заслуживает другого названия, когда она направлена против писателя анонимным рецензентом. В этом случае мы называем ее трусливой наглостью.

У каждого есть право приходить к собственным выводам относительно достоинств и недостатков той или иной книги. Я жалуюсь не на суждение рецензента о «Джейн Эйр». Как тогда, так и сегодня бытовали разные мнения о посыле романа. Я уже принялась за эту биографию, когда пришло письмо от американского священнослужителя, в котором он пишет: «В нашем святая святых у нас есть особая полка, украшенная, как и подобает почетному месту. На ней стоят романы, за которыми мы признаем положительное влияние на характер, наш

характер. Прежде всего, это «Джейн Эйр»…»

Я также не отрицаю, что существуют диаметрально противоположные мнения. Поэтому (поскольку я не собираюсь утруждать себя обсуждением стиля рецензии) я оставляю без комментария критические замечания, касающиеся романа. Но когда, забывая рыцарский дух славного и благородного Саути, сказавшего: «Когда я рецензировал анонимные вещи, даже зная авторов, я никогда о них не упоминал, принимая как должное, что у них есть веские причины для уклонения от публичности», рецензент «Квортели» начинает вдаваться в расхожие домыслы о том, кто же на самом деле Каррер Белл, и пытается извлечь из книги, кто мог бы быть ее автором, моя душа восстает против подобного отсутствия христианского милосердия. Даже желание написать «острую заметку», о которой будут говорить в Лондоне, когда можно будет по желанию снять легкую маску анонимности, если люди начнут восхищаться остроумием рецензента – даже этот соблазн не может извинить ранящую жестокость суждений. Кто он такой, чтобы позволить себе сказать о незнакомой женщине: «Она из тех, кто по какой-то важной причине давно лишилась общества особ своего пола»? Разве он из тех, кто прожил бурную жизнь в борьбе и уединении, в обществе немногих, но простых и откровенных северян, не искушенных в напыщенном слоге, помогающем вежливым людям избегать упоминаний о грехе? Разве он пытался в течение многолетних терзаний искать оправдания для прегрешений единственного брата и в результате ежедневного контакта с распутником поневоле оказывался в некоторой степени посвященным в грехи, с которыми не могла смириться его душа? Разве он, наблюдая, как сквозь его дом одно за другим маршем проходят ужасные испытания, сметая с домашнего очага жизнь и любовь, все же яростно искал в себе силу сказать: «Он Господь наш! Пусть делает то, что Ему кажется верным», а иногда искал тщетно, пока не возвращался добрый Свет? Если презренный рецензент вышел из этой мутной воды чистым, утонченным, незапятнанным, с душой, которая никогда среди пыток не вскричала «лама сабахтани»[161]

, все равно даже тогда пусть он молится с мытарем, а не судит с фарисеем.

«10 января 1849.