Жозефина. Письма Наполеона к Жозефине

Бонапарт любит вас искренно: не старайтесь мучить себя. Не отвергайте нежности, заставляющей его так сильно страдать. Как вы к нему несправедливы!

Да, я люблю его. Я не могу не любить его, зная его качества, его сердце, и вас люблю за те же качества.

Будьте же счастливы! Положитесь на меня. Обещаю вам – моя дружба не скроет от вас ничего».

И еще раз Бертье доказывает свою бдительность в письме из Толентино:

«Не беспокойтесь: ваш муж обожает вас и, если бы вы пожелали, был бы очень счастлив, так же как были бы счастливы и вы.

Я самый искренний друг ваш и, повторяю, предупредил бы вас, если бы ваш муж был виноват перед вами. Но он далек от того. Никогда вы не могли бы найти человека более привязанного, но который, озабоченный великими делами, не в состоянии, быть может, предвидеть мелочи, которые случайно покажутся предумышленными и которые далеки, клянусь вам, от того, о чем он думает».

Бертье расточает уверения и клятвы. Самая влюбленная и подозрительная женщина удовлетворилась бы меньшим. И действительно, тогда Бонапарт был верен Жозефине.

Позже, когда Жозефина сама толкнула Бонапарта на путь измены (во времена Консульства и Империи), она начала обставлять сцены ревности еще худшим антуражем.

Она начала обвинять Бонапарта в желании отравить ее, чтобы отделаться. Она повторяла это всякому встречному – Жозефу, мадам де Ремюза и другим.

«Кто знает, на что он способен? Воспротивится ли он потребности отделаться от меня?» – жалобно рыдала Жозефина. И рыдания «несчастной» вызывали сочувствие даже у Барраса: «Она боялась быть отравленной Бонапартом».

«Отравление» – какой это прекрасный аргумент для разбирательства при угрозе развода.

Наполеон не замедлил узнать источник шума. Он шутил, считая невозможным сердиться на жену. «Представьте, – говорил он Луи, – эта женщина плачет каждый раз, как только у нее дурно варит желудок, потому что считает себя отравленной теми, которые хотят, чтоб я женился на другой».

Еще во времена Консульства Жозеф в предвкушении желанного для всех Бонапартов развода говорил брату: «Ты будешь перед Францией, перед Европой и передо мной, хорошо знающим тебя, ее отравителем. Кто не поверит, что тобой сделано то, что сделать было вполне в твоих интересах?

Лучше предупредить эти постыдные подозрения. Брось ее по политическим причинам и не заставляй думать, что ты отделался от нее путем преступления».

Так что даже те, кто хотел развода едва ли не больше всех, не допускали мысли о преступлении в отношении Жозефины. Что же до Наполеона, то и за все блага мира он не пошел бы на такой шаг.

Так кто несет ответственность за сплетни о Наполеоне, ищущем случая отравить бедную Жозефину? Сама Жозефина. Отзвуки ее жалоб слышатся в пасквилях на великого императора.

Хотя в пасквили должны были бы попасть совсем другие картинки. Например, та, которая бы изобразила Жозефину, преследовавшую всякую женщину, приближавшуюся к императору. Жозефину, шпионящую за Наполеоном и находящую удовольствие в этой низкой и гадкой роли. Или Жозефину, в некотором роде даже благодарную одной из любовниц мужа, потому что ее поведение представило долгожданный случай выразить императору немой укор…

Де Мерикур с убежденной серьезностью во времена Второй Империи скажет: «Жозефина слишком высокое и благородное создание, чтобы жало ревности могло ее коснуться».

Ее коснулось нечто похуже, чем жало ревности. Это было коварство, прикрывавшееся ревностью.

«Благородная Жозефина»… А не она ли пустила в свет сплетню о кровосмесительной связи Наполеона и Полины?

Но, по крайней мере, сохраняет ли она сама себя в это время чистой от подозрений и упреков?

Можно сказать – почти. Здесь придется пренебречь Баррасом и Леви Гольдшмидтом, который дает императрице в любовники Раппа, Каффареля, Тальма, де Жюлиана и мамелюка Рустама.

Это слишком много даже для Жозефины. И вовсе не потому, что она исполняет требования этикета, решительно предписывающего: «Императрица никогда не принимает в своих внутренних апартаментах никого из мужчин, разве только для услуг». Правда, некоторая двусмысленность последних слов способна смутить. Особенно тех, кто близко знаком с Жозефиной… Но поверьте, всё не так страшно.

Мадам де Ремюза дает свою версию личной жизни Жозефины тех лет.

Она намекает на интимные отношения, связывавшие Жозефину и принца Мекленбург-Шверинского, и относит этот краткосрочный роман ко времени пребывания двора в Фонтенбло в 1807 году. Тогда принц явился во Францию, чтобы добиться вывода французских гарнизонов, оккупировавших его владения.