Знак небес

— Не пойму я что-то, — протянул Константин. — А отчего ты князем до сих пор себя величаешь? Ты им еще седмицу назад быть перестал, потому что после набега на мои Пеньки да на Залесье разбойником стал. Помнится, дед твой Игорь Святославич, когда славы ратной искал, иными путями шел, — всплыло у него в памяти «Слово о полку Игореве». — Правда, не всегда удачно он на половцев хаживал, но уж тут как Авось улыбнется. Зато открыто, не таясь. — И Константин заодно, очень уж хотелось побольнее, пускай словесно, но врезать этому наглецу, напомнил: — Видать, внучок не в него пошел, а в родимого батюшку, Владимира Игоревича, который по чужим княжествам шастал, да все без толку.

— Шутки шутишь?! — окрысился Всеволод.

— Над пленными измываться ума не надобно, — встрял Мстислав.

— Да и запугивать нас веревками с дубами тоже не след, — добавил Всеволод. — Не боимся. Все одно — не посмеешь.

— А никто и не запугивал, — возразил Константин, посерьезнев, и твердо пообещал: — Как бог свят: не уплатите выкупа — повешу. Тем более вашему роду не привыкать, — вновь усмехнулся он и выдал опешившему Всеволоду: — Помнится, это твоих двух стрыев, Романа да Святослава, всего шесть лет назад повесили в Галиче? А если такое дозволили себе какие-то бояре, то уж великому рязанскому князю оно и вовсе не в зазор.

Ждать, пока тот, красный от гнева, придет в себя и подыщет нужные слова, Константин не стал. Развернувшись, он направился к выходу и вскоре скрылся за дверями, которые дружинники тут же принялись запирать.

Встав на пороге, Константин задрал голову, глядя на огромную луну, лениво повисшую почти над его головой. С минуту полюбовавшись круглолицым волчьим солнышком, он заодно с улыбкой выслушал, как истошно кричит, припав к дверям, Всеволод:

— Ни единой куны ты от меня не получишь! Так выпустишь — и никуда не денешься! А тронуть насмелишься — сыщутся оместники, с лихвой расплатятся! И на том свете господь тебя покарает! Гореть тебе в аду жарким пламенем!

Рязанский князь негромко произнес:

— Значит, не договорились. Ну-ну… — И он добавил, повернувшись к церковной двери: — Выпущу. Но только на тот свет. А кому и где гореть — не тебе решать.

Хотел сказать что-то еще, но досадливо махнул рукой и направился к своему шатру, белая ткань которого почти сливалась с искристым снегом — если бы не знал, что он там, нипочем бы не заметил. Разве что по темным силуэтам двух дружинников, стоящих подле полога. Двух? Или трех? Константин присмотрелся. Да нет, третья фигура на дружинника не походила.

Он насторожился, но, подойдя поближе, признал — кузнечиха. Ей-то чего понадобилось? И поморщился, припоминая, что он сам сгоряча обещал ей, что эту ночь проведет в ее «терему». Как бы отказаться поделикатнее, чтоб не обидеть, — и без того баба вдовой осталась. Он прикинул и так, и эдак — не получалось. А спустя всего пару секунд передумал — промелькнула мысль, что вообще-то ее предложение как нельзя кстати. Морозец-то изрядно усиливается, вон даже ноздри во время дыхания слипаются — верный признак, что не меньше двадцати градусов ниже нуля, а то и больше. А если не поддерживать огонь в жаровнях шатра, то для ночного дежурства и одного человечка за глаза.

— Ну как же, как же, помню, — заверил ее Константин, еще не успев подойти, и огляделся по сторонам, но отца Варфоломея не увидел. — Куда священник-то запропал? — лениво осведомился он у дружинников.

— Дак стирается все, — пояснил один из них. — Ты ж ему сказывал, чтоб он до утра трудился, так что времени еще довольно.

Константин почесал в затылке. Свинья, конечно, этот Варфоломей, но до утра точно замерзнет.

— Если пораньше обратно в церковь запросится — пустить, — приказал он.

Окликнув Любима, он сообщил, что ныне будет спать в избе Пудовки, и распорядился, чтобы туда принесли что-нибудь пожевать, ну и запить. Особо напомнил про дежурство возле церкви — мол, раз его в шатре не будет, то дозволяет караулить поодиночке, но чтоб менялись почаще, дабы не замерзнуть и не заснуть. Да перед тем как отправить народец поспать, выпустить князей для отправления нужды — не в божьем же храме им пакостить. Хватит уж, и без того насвинячили изрядно.

Потрапезничал он быстро, да и Пудовка была на удивление неразговорчивой. Впрочем, оно и понятно. Только сегодня поутру был муж, а ныне…

— Как хоронить-то будешь? — спросил он ее.

— Как дедов и отцов наших, — твердо ответила та.

— Значит, костер? — уточнил он.

Кузнечиха молча кивнула и испытующе покосилась на Константина, ожидая, что он скажет. Но князь не стал отговаривать, равнодушно пожав плечами — твое дело.

— А ты мне лучше об ином поведай, — попросила она. — Почто князей не покарал, почто попа в живых оставил?

Константин помялся, но нашел ответ, пояснив, что он бы их всех четверых с радостью развесил на дубах, но есть «Русская правда», а в ней говорится иное. Правда, что именно, цитировать не стал, поскольку тогда следовало ждать логичного вопроса: «А как же простые ратники?» И что тогда отвечать?

— Стало быть, жизнь всем четверым оставишь? — констатировала Пудовка.