Знак небес

Разумеется, о жульничестве князя священник был ни сном ни духом. Как половчее сказать ему обо всем, Константин не знал. Сказать же было нужно, потому что в Киеве митрополит непременно заведет речь о святынях, и будет весьма подозрительно, что в самой Рязани о них не знает даже будущий глава всей епархии. Князь оттягивал признание сколько мог. Лишь когда наступил последний день перед отъездом отца Николая, Константин понял, что дальнейшее промедление невозможно…

Глава 11

Так рождаются реликвии

Лучше быть счастливым от заблуждения, нежели несчастным от истины.

Фридрих II, король Пруссии

С самого утра на пристани полным ходом шла погрузка в ладьи, предназначенные для предстоящего путешествия в Киев. Грузили снедь и все прочее, чтобы в дороге не испытывать никакой нужды — последнее дело, когда хоть в чем-то надо одалживаться. Конечно, всякое в пути бывает, но на то ты и рачительный хозяин, чтобы предусмотреть все случайности, а не трясти попусту гривнами, которые пригодятся и за морем.

Отец Николай лично контролировал процесс, а в уме между тем напряженно прокручивал предстоящий разговор с князем. Последний, нет, теперь уже самый последний перед дальней дорожкой.

— Охохонюшки, — вздохнул он тяжело, обмысливая что да как.

Предстоящее путешествие его, честно признаться, порядком страшило. Пугали его не какие-то опасности или трудности. Отнюдь нет. Тут уж как господь повелит, так оно и будет. Но уж больно медленный ход у нынешнего транспорта. Пока он доберется до Киева, и то сколько воды убежит. А ведь от него до Константинополя еще плыть и плыть. Да и он — не конечный пункт, ибо далее надо в Никею. О том, сколько времени займет поставление в сан и выполнение княжеского поручения, ему не хотелось думать вообще. Да и обратно путь изрядный.

Не за себя переживал будущий епископ — за друзей, которые оставались на Руси. Вроде бы и осторожен князь, не вертопрах какой-нибудь, с умом все делает, а все-таки тревожно. Не сотворилось бы здесь за время его отсутствия чего-нибудь эдакого, что потом поправить, как ни старайся, уже не получится.

Опять же соседи треклятые, прости господи. Ведь ежели не сегодня, так завтра-то уж непременно Ярослав на Рязань посягнет… Надо было бы Константину направить к Юрию, братцу его, какое-нибудь посольство, хотя, с другой стороны, тут, пожалуй, князь прав — проку навряд ли можно ожидать. Три брата у них под Коломной полегли от руки рязанского князя. Такого тут не прощают.

Значит, война. А он, отец Николай, вместо того чтобы, скажем, вдохновлять воев, кои за Рязань милую да за князя своего ратиться пойдут, невесть где болтаться будет. Вот и размышлял священник, как бы половчее сказать Константину, что надо погодить с отъездом, пока здесь все окончательно не утрясется. Разговор на эту тему он затевал и раньше, но всякий раз князь нетерпеливо отмахивался, перебивал его на полуслове и чуть ли не на пальцах пояснял, что если отец Николай выедет именно теперь, в погожий сентябрь, то до зимы запросто может добраться до Никеи, а значит, успеет вернуться к лету. Но стоит ему подождать хотя бы с месяц — и отплыть из Киева получится не ранее следующего года. Вернуться же тогда новопоставленному рязанскому епископу удастся не ранее глубокой осени, а то и позже. То есть один месяц задержки сейчас грозил обернуться целым лишним годом в пути. Такая вот выходила арифметика.

Все это отец Николай прекрасно понимал, с доводами княжескими соглашался, но разумом. Чувство же того, что Константин удаляет его куда подальше за пределы княжества, благо что имелся не просто удобный, а шикарный повод, но удаляет только для того, чтобы уберечь на все тревожное время, по-прежнему не покидало священника. Да что там чувство — самая настоящая уверенность.

Для себя самого он уже давно решил, что лучше лишний год провести в дороге, чем уехать именно теперь, когда опасность черной свинцовой тучей уже нависла над его друзьями и вот-вот разразится. Ох и страшной будет эта гроза, где вместо проливного дождя — лавина вражеских всадников, вместо грома и молний — мечи и стрелы, и повсюду кровь, кровь, кровь…

Отец Николай, конечно, не громоотвод, но, глядишь, кое-что из тягот сумел бы принять на свои плечи. Опять же иногда умное слово стоит куда дороже, чем сотня дружинников, а если оно примирительное, то как знать, сколько жизней удастся с его помощью сохранить. Крепко священник в силу слова верил, потому и любил он больше всего чарующее, загадочное начало Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог»[43].

Умом он опять-таки понимал, что иные из спасенных этим словом проживут весьма недолго, лет пять от силы, то есть дотянут лишь до Калки, а то и вовсе погибнут еще раньше, и все же, и все же…

Едва Константин пришел на пристань, как священник переспросил его еще раз. Мол, как бы ему погодить с отъездом.