Знак небес

— То мое дело, — строго сказала Ростислава. — Сама посуди, глупая. Мне ныне всего два пути осталось — в монастырь инокиней или сюда.

— А может, в монастырь лучше, — попыталась возразить служанка. — Богу бы молилась.

— Может, и лучше для кого-то, но не для меня. А богу… ты за меня помолишься, — отдала княгиня последнее распоряжение и добавила: — Бог-то, он добрый, непременно простит. — И, видя, что глупая девка еще колеблется, переминается с ноги на ногу, а из воды не выходит, она крикнула: — Пошла прочь, тварь хромоногая!

Как плетью, наотмашь, до крови, слова эти Вейку ожгли. Так больно ей за всю жизнь не было. За что ж она ее, холопку верную? Даже слезы на лице у девушки от таких слов высохли. И уже не пошла она дальше за Ростиславой, а к берегу попятилась, хоть глаз от уходящей все глубже и глубже в воду княгини все одно не отрывала. Видела, чувствовала, холодно Ростиславе, эвон как ежится, но идет, не останавливается. Вот уже голова одна видна, а вот и ее не стало.

Но едва княгиня целиком под водой исчезла, как поняла Вейка — а ведь не обидеть ее Ростислава хотела, а отрезвить. Бывает, что опьянение смертью от одного к другому передается. Древние старцы правы были, говоря, что на миру и смерть красна. Умный поймет, а мудрец следом домыслит, что еще и заразна она, как немочь черная. Если бы не это оскорбление, которым Ростислава вот эдак с маху Вейку огрела, она бы непременно первый раз в жизни свою княгинюшку ненаглядную ослушалась бы, а теперь уже не то, да и ногам холодно в воде студеной.

Взвыла она в голос и к лошадям пошла. А им что, скотине глупой, знай себе травку пощипывают на лужке прибрежном. Не понукают, и ладно.

Константин меж тем не стал дожидаться, пока шустрые слуги свернут шатер. Уж больно не терпелось ему увидеть город, в котором живет княгиня. А еще ему хотелось с Любимом без свидетелей поговорить. Да, нехорошо это — по мыслям Ростиславы втихую шариться, но Константин и не собирался ничего у парня выспрашивать. Да тот, скорее всего, и не слышал ничегошеньки. Ну а если слышал да вдруг сам скажет, то это уже совсем другое дело. Князь ему, конечно, немедленно замолчать велит, но, пока остановит, успеет кое-что услышать.

Короче, сам себя обманывал.

А тот и рад стараться — сам разговор завел. Мол, когда княгиня перед отъездом из шатра выходила, он на всякий случай поближе подошел. Думка у него, конечно, о другом была — мало ли какую встречу князю в Переяславле приготовили. Стелют-то мягко, да вот спать бы жестковато не пришлось. Случись-то что, с кого спрос? С него, с Любима. И не перед князем ответ держать придется, а еще хуже — перед своей совестью. Да она, окаянная, поедом его сожрет.

Но услышать ему ничего не довелось. Из такого смешения слов и беспорядочных мыслей разве что мудрец какой слепить что-то смог бы, а он, Любим, кто? Простой смерд из селища Березовка. Так уж получилось, что березка-берегиня ему подарок сделала — одарила способностью слышать мысль чужую, вслух не высказанную, но мысль, а не слов невнятных нагромождение. О том он и князю простодушно поведал. Дескать, у княгини переяславской в голове как копна сена намешана. Там тебе и клевер сладкий, и дурман-трава, и полынь горькая, и белена ядовитая.

— Молчи, — сердито оборвал его Константин, но в голове предательски шевелилось: «Говори, говори».

Любим слышал, но обиженно молчал, и князь не выдержал:

— Белена-то ядовитая проступала, когда она обо мне, поди, думала? — И дыхание затаил в ожидании ответа.

— О ком — не ведаю, но точно не о тебе, — подумав, осторожно вымолвил Любим, еще немного подумал и более уверенно добавил: — Ее думки о тебе, княже, я повторять не стану. Уж больно сокровенные они. Одно скажу: сладость в них слышалась, хоть и с горчинкой. А белена ядовитая об озере Плещеевом, да и о себе самой тоже полынью горькой отдавало.

И снова у Константина холодок по коже прошелся. Будто тоненькой струйкой морозца обдало. Нездешний тот морозец был, стылый какой-то и с душком неприятным. Обдал и ушел куда-то. Да еще колокольчик где-то звякнул. Тоненько так и невесело, явно о чем-то предупреждая.

В это время вдали показались всадники, которые провожали Ростиславу. Возвращались они весело, на ходу переговариваясь о чем-то приятном.

— Проводили?.. — спросил князь, когда они поравнялись с ним.

— А чего ж не проводить, — ответил старшой. — Токмо чудно она как-то поехала — не по дороге, коя ко граду ведет, а прямо через луг заливной.

— Может, лошади понесли? — встревожился Константин.

— Нешто я бы не приметил, — почти обиженно ответил старшой. — Возок ничего себе катил, шибко, однако не опрометью.

— А в той стороне у нас что? — уточнил князь на всякий случай, хотя сердце загодя успело правильный ответ выдать.

— Да, окромя озера, почитай, и нет ничего. Берег-то низкий, каждую весну, поди, подтапливается. Луга для выпаса знатные, а жилья там никакого быть не может.