И вновь морозец по спине пробежался, но на сей раз был он намного ощутимее, чем тот, первый. И опять где-то вдали колокольчик звякнул — динь-дон. Жалобно так, ровно отпевали кого. Отпевали… И тут он вспомнил, у кого еще такие глаза видел, как у Ростиславы в минуту прощания…
Под Коломной это было, прошлой зимой, аккурат после первой битвы с Ярославом. Еще не стемнело. Константин, договорившись с Творимиром о сдаче в плен обоза, пока шли приготовления к пиру, решил самолично поле битвы осмотреть. Там-то он и увидел совсем молодого паренька, лежащего на снегу. За свою недолгую жизнь мальчишка даже усов отрастить не успел — один пух на верхней губе виднелся. Рана у него была страшная, во весь живот. Кто-то его, как свинью, от бока до бока вспорол острием меча. Но он не морщился от страданий, не стонал — то ли болевой шок сказывался, то ли сил кричать не было. Так, лежал себе тихонечко и в небо смотрел, не шевелясь.
Константин поначалу подумал, что парень уже мертвый. В тот день погодка порадовала, было ясно, безоблачно, наверх посмотришь — синь неохватная. Вот и у него такая же синь в глазах застыла. То ли небо в них отражалось, то ли сами по себе они у него такими были. Хотел князь мимо проехать, но пригляделся и с коня соскочил. Дышал еще, оказывается, мальчишка. Медленно, с большой натугой, как говорят обычно в таких случаях, через раз, но дышал.
Константин людей позвал, чтоб подсобили, но первый же, кто на его зов подошел — опытный уже ратник, в боях закаленный, — едва посмотрел на мальца, как шапку с головы скинул, перекрестился и заметил:
— Ему подсобляй не подсобляй, ан все едино. — И он посоветовал: — Ты в глаза ему, княже, загляни.
— Синие они, — не понял Константин.
— Так то цвет, а я о другом, — пояснил ратник. — Смерть в них застыла. Она теперь своей добычи нипочем не упустит.
— Но он же дышит, — возразил князь.
— Пока дышит, но скоро перестанет, — философски констатировал старый воин. — Когда глаза такой мертвой пленкой подернулись — верная примета, что не жилец.
Вот точно такие же глаза и у Ростиславы в минуту прощания были. Вроде и синие, и добрые, а знакомая пленочка в них уже застыла, и холодком из них немного веяло. Недобрым таким.
Могильным…
Глава 14
Разговор с водяным
До Плещеева озера мчать — минутное дело, но уж больно зло князь жеребца плетью охаживал, вот все остальные и отстали маленько. Хорошо, что еще сумерки не наступили — Константин и сам следы от колес хорошо видел. А у озера и совсем легко стало. Вон они, лошадки ее с возком, а вон и Вейка на земле распласталась неподвижно. Что же тут случилось?
Подбежал быстро, повернул ее и глазам не поверил. Всего час назад, да какое там, полчаса не прошло, совершенно иная была девка — милая да пригожая. Сейчас же вся растрепанная, а лицо так от рыданий опухнуть успело — мать родная не признала бы. Но вглядываться некогда. Его другое интересовало — куда Ростислава делась?
Увидев Константина, Вейка молча протянула ему перстень с крупным синим сапфиром.
— Она тебе передать просила, — всхлипывая, пояснила девушка.
— А сказала что при этом?
Вейка отрицательно мотнула головой. Константин повертел его в руках, надел его на палец и спросил:
— А сама-то куда отлучилась?
Вейка указала рукой на озеро.
— Токмо что, — выдохнула она почти беззвучно. — Вон, даже круги на воде еще не разошлись.
— Так что ж ты молчала-то?! — ахнул Константин, стягивая с себя сапоги.
Тут подскочили и остальные вместе с Любимом. Что к чему, мужики сообразили мигом, но остановились в нерешительности.
— Студена водица-то, — протянул один.
— Десять, нет, двадцать, сто гривен тому, кто ее спасет! — выпалил Константин, продолжая раздеваться.
Почему-то он был уверен, что платить не придется — сам спасет. Но чем больше народу, тем шире территория поисков, а потому следовало подстраховаться — мало ли куда унесло течением Ростиславу. Да и что такое сто гривен? Он с радостью отдал бы вообще все, что имел, да и свою жизнь в придачу, если бы только знал, что это поможет.
Дружинники переглянулись. Вода, конечно, холодная, но и сто гривен — не кот начхал. За них надо пару-тройку лет княжьей службе отдать, да еще в походы сходить, долю не раз и не два в добыче получить, тогда, может, и скопишь столько. Сто гривен — это конский табун в такое же количество голов. Сто гривен — это…
Додумывать не стали, начав раздеваться. Однако Любима Константин остановил. Пусть лучше «слушает» — мало ли. Не пустил он и еще двух дружинников. Самого старого, по имени Охря, он отрядил за шатром:
— Весь мой воз сюда заворачивай, да поживее! Ну и шкур побольше прихвати, чтоб укрыть княгиню, да медку не забудь. Словом, все, что нужно для сугрева. И чтоб мигом обратно.