— Нет, ну пусть вместе с Ярославом. — Константин заторопился с объяснениями: — Я вот тут подумал и решил, что они… что я… его бы где поближе надо… и нечего ему там, в Переяславском княжестве, делать. Лучше… ну… в Муроме, к примеру. Точно, в Муроме. Там и под боком у нас, и пригляд за тем же Ярославом понадежнее. А то он возьмет и сговорится с черниговцами или переяславцами, пообещав им что-нибудь, и тогда…
Хмуро выслушав друга, Славка задумчиво потер переносицу.
— Теперь уж поздно, — возразил он. — Да и ни к чему ему в Муроме сидеть. Опять же мордва рядом и эти твои — как их там? — волжские булгары. Ты, кстати, в курсе, что эти булгары, пока ты тут прохлаждаться изволил, Великий Устюг захватили и пограбили? Между прочим, теперь это тоже твой город. — И он намекающе протянул: — Я думаю, долг платежом красен. Да и ребятишек новых в деле испытать охота. Опять же зима, санный путь шикарный, а Минька заодно свои первые пушки на них опробует, чтоб знали в другой раз, как по нашим городам шляться.
— Ты погоди с испытаниями, с Устюгом этим, с булгарами. Давай о другом договорим. — Каждое слово давалось Константину все тяжелее и тяжелее, будто то были не слова, а пудовые каменюки. — Я про то, чтобы вернуть.
— Так сказал же я — неделю назад уехали. Где я тебе их возьму?! Они уж, поди, в Чернигове или Новгороде-Северском.
— Обоз, дети… Они не могли так быстро двигаться. Надо догнать. Это… мне… надо… Очень надо… иначе… — с огромным усилием выдавил из себя Константин, но договорить не смог, вновь потеряв сознание.
Когда он открыл глаза, Вячеслав продолжал сидеть возле его постели, но был какой-то мрачный, помятый, а левую руку держал на перевязи, у груди. Странно, но краем глаза Константин заметил Доброгневу, которая хлопотала у поставца с лекарствами. Она-то здесь откуда взялась?
— Ты когда пораниться успел? — прошептал Константин и попытался сострить: — Я что, буянил тут, когда вырубился?
— Лучше бы буянил, — хмуро буркнул Вячеслав. — Я уже второй день здесь сижу. Все жду, когда ты наконец очнешься.
— А за ними так и не ездил?
— Вернулся уже. Сам за Доброгневой в Рязань гонял. Ее сюда отправил, а попутно, дай, думаю, попробую догнать. Блин, послушал тебя на свою голову! — не выдержав, заорал Вячеслав.
— И неча тут горланить, — подала голос лекарка и тут же приступила к обвинениям. Первому досталось воеводе: — Князю лежать и помалкивать надобно — слабый совсем, а ты тут глотку надсаживаешь…
Возмущалась она недолго, но следом за Вячеславом пришел черед Константина, на которого она не замедлила напуститься:
— Тебе что дедушко Всевед сказывал — змеевик не трожь. Даже в баньку с ним хаживай, а ты… Хорошо, что он сыскался быстро, Любим сохранил, а то бы…
Константин недоуменно скосил глаза на грудь. Медальон с женской головой горгоны Медузы, а может, и не Медузы, а какой-нибудь из ее двух бессмертных сестер, по-прежнему находился на его груди. Странно, кто и когда снял с него оберег? Ах ну да, он же сам перед встречей с водяным передал его парню. А впрочем, какое сейчас это имеет значение? Ему гораздо важнее иное…
Однако остановить разбушевавшуюся Доброгневу нечего было и думать. Пришлось терпеливо выслушивать попреки и укоры, пить что-то горькое, затем ложечку чего-то кислого, далее… Угомонилась лекарка спустя полчаса. Правда, вместе с собой она попыталась увести и Вячеслава, уверяя, что больной князь сильнее всего нуждается в покое, да и самому воеводе пора поменять повязку, но тот уперся, заверив ее, что задержится совсем ненадолго, и она, досадливо махнув рукой, неохотно вышла.
— Так ты ездил за ними? — упрямо повторил князь свой вопрос.
— Это видел? — показал Вячеслав забинтованную руку и пояснил: — Краткий итог моей поездки. Говорил тебе, что поздно уже, а ты заладил одно…
— А если поподробнее? — попросил Константин, недоумевающе глядя на друга.
— Можно и поподробнее, — вздохнул тот. — Догнал я их уже на чужих землях, верстах в пятидесяти от Дона. Еще на подъезде недоброе почуял — уж больно у них эскорт увеличился. Одних воев человек с полсотни, не меньше. Видать, черниговцы встретили, потому что, когда отсюда выезжали, у них человек пять дружинников и было.
— Почему так мало? — удивился Константин. — А если бы в дороге что-то случилось? Вина-то на нас бы легла.
— Наших два десятка я в счет не беру, — буркнул Вячеслав, продолжая ласково, словно малыша, баюкать перевязанную руку. — Но они их до границы проводили и сразу назад повернули. Короче говоря, не поняли меня ребятки из этого эскорта. Едва увидели, как припустились наутек. Я за ними. Ору: «Стойте, поговорить надо!» — а они… Уж не знаю, чего они там себе подумали, но явно что-то нехорошее, отстреливаться стали. Со мной и было всего тридцать человек — те двадцать, которых я обратно завернул, да свой десяток — куда там бой принимать. Главное, слушать ничего не хотят. Знай себе пуляют, гады.
— А ты? — насторожился Константин.