Знак небес

Пока друзья говорили, сани успели углубиться в девственный дремучий лес, застывший в ожидании момента, когда же наконец над ним поднимется тяжелое и величественное зимнее солнце, раскрасневшееся от морозца. Высокие разлапистые ели, плотно закутанные в густой январский снег, медленно проплывали по обеим сторонам уже накатанной неширокой санной дороги.

«Интересно, как они тут разъезжаются-то, если навстречу друг другу?» — поневоле подумал Константин при виде огромных сугробов, возвышавшихся по бокам неширокой колеи.

Кругом царило торжественное безмолвие, изредка нарушаемое беззаботными птицами. В основном это были снегири, которые веселыми стайками вспархивали с деревьев, слегка тревожась от близости проезжающих мимо людей, и тогда с ветвей слетали маленькие пуховые горсточки искристого снега, устраивая что-то вроде миниатюрного снегопада.

Один раз Константин даже приметил рыжую мордочку лисички с любопытным черным носом, которая с интересом поглядывала из своего укрытия на пяток саней и два десятка конных дружинников, проезжавших мимо нее. Если бы с ними были ее извечные недруги-собаки, лисичка, конечно, не была бы такой нахальной, но острое чутье, которое никогда не подводило свою хитрую хозяйку, ничего не говорило ей о четвероногих врагах, и она осмелела.

Воздух был прозрачен и душист. Пахло сочным ядреным морозцем, свежей хвоей и еще чем-то таким, что присуще лишь одному зимнему русскому лесу, который взирал на проезжающих путников с вершин могучих деревьев.

— Да, крепкий медок, — похвалил Константин, с удивлением чувствуя, что язык как бы еще слушается своего хозяина, но вместе с тем норовит выказать первые легкие попытки неповиновения.

Вячеслав внимательно посмотрел на князя и утвердительно кивнул:

— Сам вижу, что крепкий. Ну тогда ответь мне как на духу, только без вранья, у тебя к Ростиславе как, серьезно или так себе, увлеченность пополам с влюбчивостью?

— Жена моего лютого врага… — высокопарно начал Константин, но воевода досадливо оборвал его:

— Я же просил без вранья. Не хочешь сказать правду, ничего не говори — пойму и не обижусь. Не забывай, мне в двадцатом веке почти тридцатник стукнул — не сопляк, чай. И не из-за праздного любопытства вопрос задаю — для дела надо.

— А что, с ней что-то случилось?! — резко повернулся к Вячеславу Константин.

Пожалуй, даже чересчур резко. Настолько, что чуть не выпал из саней, но был вовремя ухвачен за воротник бдительным воеводой.

— Нарезались вы, ваше благородие. Это я виноват, недоглядел, — бормотал он, усаживая Константина поудобнее и заботливо кутая в медвежью полость. — Думал подпоить тебя да все выведать, — вздохнул он. — А вот не рассчитал маленько. В порядке твоя Ростислава — не боись.

Константин медленно и очень осторожно снял с мизинца правой руки маленький перстенек и молча протянул его другу.

— Это что? — не понял воевода.

— Она подарила, перед тем как… ну тонула. Там на внутренней стороне надпись выгравирована — прочти и все поймешь.

Вячеслав долго вертел в руках перстенек, но, отчаявшись прочитать, вернул его обратно князю.

— Что-то шрифт уж больно мелковат, — пожаловался он. — Ты лучше сам мне зачти.

— «Ничтоже от любве крепчаише», — медленно произнес Константин, даже не удосужившись посмотреть на гравировку — и без того помнил наизусть.

— Очень поэтично, — согласился воевода. — Если бы еще кто-нибудь перевел, совсем хорошо бы было.

— Ничего нет крепче любви. Так что у меня все очень серьезно, Слава. Ты даже не представляешь насколько, — вздохнул Константин и переспросил с тревогой: — С ней и правда все хорошо?

— Да-а, — задумчиво протянул воевода. — Не нравится мне все это, ох как не нравится. Ведь она же, не забывай, жена твоего злейшего врага, — с легкой иронией процитировал он слова друга.

— Так что с нею? — настойчиво переспросил Константин с еще большей тревогой в голосе.

— Господи, да что ж ты так испереживался-то весь?! Сказал же я — жива она, жива и здорова, и вообще все в порядке… у нее.

— А у кого не в порядке? — не отставал князь.

— Будто не знаешь, чья она жена, — хмыкнул Вячеслав.

— Он что — умер?! — ахнул Константин.

Говорят, что грешно радоваться смерти любого человека. Грешно, даже если он самый закоренелый преступник, негодяй и убийца, казненный по приговору суда. А уж если не можешь сдержаться — радуйся не самому этому факту, а тому, что есть еще справедливость на свете, ликуй не оттого, что его повесили или отрубили голову, а потому, что правосудие восторжествовало, хоть и с большим запозданием, но это уж как водится. У Фемиды-то повязка на глазах, слепая она, считай, а слепые и ходят медленно, и все свои поступки совершают тоже без спешки.

Все это Константин умом понимал, а вот сердце сдержать не мог. Известное дело, оно с разумом испокон веков не в ладах.