Знак Зевса

Через год Филипп узнал о смерти Эпаминонда. Перед реальной угрозой объединённых сил Спарты и Афин граждане Фив вспомнили о своём полководце, никогда не знавшем поражений; никто, кроме его гения, не мог обеспечить победу над столь сильным врагом. Забыв о прошлых обидах на земляков, Эпаминонд согласился возглавить войско и, несмотря на численное преимущество противника, разгромил его у Мантинеи, в Восточной Аркадии. Он был смертельно ранен, когда, узнав о победе фивян, прошептал:

– Теперь мне можно умирать.

Глава 11. Возвращение в Пеллу

Явление змеи

После отдыха в имении Фрасила дорога в Пеллу македонянам показалась не столь трудной. По соседству на каменных перекатах беззлобно шумела речушка, но приходилось громко разговаривать, чтобы быть услышанным. Горный поток иногда прятался за холмами и неожиданно возвращался, пока наконец не исчез вовсе.

Неожиданно проезжая дорога превратилась в тропу, которая вскоре упёрлась в высокую скалу. Но в ней оказался узкий проход – в одноконь, куда устремился отряд. Тропа взяла вверх на хребтину перевала, после чего резво пошла под уклон. Люди осторожничали, озирались и поглядывали на близкие скалы, ожидая осыпей. Когда неприятности горного перехода закончились, пошла равнинная местность, добротно усыпанная огромными валунами, словно с ними когда-то играли мифические гиганты, будто в мяч, сферу

. Проиграли, бросили как есть и ушли… Повсюду произрастали чахлые кустарники и низкорослый травостой.

Филипп, казалось, не замечал путевых неудобств. Его не доставала ужасная щебёнка под ногами и пыль. Фракия с её проблемами отдалилась, отступила за гребни приземистых гор. Он понял, что рад даже такой дороге, ведь она вела к дому, в Пеллу.

В середине пути, что остался до Пеллы, царь приказал устроить короткий привал. Всем – отдохнуть, подкрепиться из запасов, что передал Фрасил на дорогу. Лошадям дать отдых. Лагерь устроили на возвышенности, в жидкой тени двух акаций, сиротливо устроившихся на самой вершине. Отсюда вид был отличный, просматривалась вся долина. Поели, выпили хорошего вина и уже собрались свернуть лагерь. Слуги укладывали провизию и утварь в дорожные корзины. Отдохнувшие кони приветствовали друг друга благодушным ржаньем, мотали гривами и копытили землю… Пора!

Филипп, безучастно вглядываясь в яркую синеву утреннего неба, сидел на ковре в ожидании полного сбора. Никто не заметил, как за его спиной показалась большая серая змея. Она бесшумно извивалась, неспешно направлялась к царю и была уже на расстоянии вытянутой руки. Угрожающе выстреливая ярко-красным язычком, змея стремительно продвигалась к цели…

Леоннат, присев на корточки рядом с Филиппом, услышал за его спиной слабый шорох. Не успев осознать, что это, он схватил лежавший рядом меч Филиппа и в тот же момент увидел… змею. Она уже бросила своё упругое тело в атаку! Он навскидку дотянулся мечом до неё и обрушил на землю. Филипп не успел отреагировать – ни на бросок змеи, ни на резкое движение Леонната. Царский телохранитель, стоявший спиной к ним, обернулся и в тот момент, наверно, заподозрил нечто злостное, покушение на царя. Сделал решительный шаг в его сторону, но вовремя понял, что случилось на самом деле, успел опустить свой меч.

Змея, судорожно обхватывая лезвие меча тугими кольцами, яростно кусала бездушный металл. Царь в оцепенении так и не сдвинулся с места, даже когда Леоннат наконец разрубил змею на две части, каждая из которых продолжала жить самостоятельно…

Сбежались гетайры, слуги. Все заворожённо смотрели на змею, вернее, на то, что от неё осталось: хвостовая часть бешено извивалась на месте, скручивая кольца и раскручивая, судя по всему, не желая расставаться с жизнью; другая часть, головная, продолжала доказывать живучесть, широко зевая окровавленной пастью. Никто не обратил внимания, что эта часть незаметно продвигалась вперед, словно заговорённая, к царю. Когда Филипп, наблюдавший за всем этим с нескрываемым любопытством, протянул руку, голова с частью туловища, будто живая, в немыслимом судорожном прыжке подпрыгнула и… вцепилась в палец! От неожиданности Филипп затряс рукой, сбросил змеиную голову, – и все увидели проступившую капельку крови. Леоннат, самый ближний к царю, бросился к нему и припал ртом к месту укуса, пробуя достать яд. Кто-то крикнул лекаря, и, пока тот бежал сюда, Леоннат высасывал яд, сплёвывая обильную слюну.

Испуганный лекарь, узнав, зачем его призвали, растерянно заохал, но потом сообразил: достал из своей коробочки зловонную мазь, приложил к пальцу.

Прошло ещё некоторое время, но было очевидно, что царю не становится лучше: язык припух, в теле появился жар, затем озноб и слабость в членах. Его уложили на плащ. Лекарю стали угрожать расправой, если он не излечит царя, а он успокаивал:

– За ухудшением обычно наступает улучшение. Едва живая змеиная голова вряд ли оставила достаточно яду, – пояснял он не верящим в выздоровление Филиппа. – Она его израсходовала раньше, когда кусала лезвие меча.