Золотой лев

Но они не потянули его вверх, и тогда, к ужасу Хэла, он увидел, как из темноты у его правого бедра вынырнула еще одна акула, размахивая хвостом и прилагая огромные усилия, чтобы догнать его. Хэл закричал под водой, снова вывернув туловище и пиная ногами со всей силой, на которую был способен, и его левая пятка задела морду акулы, отбросив ее в сторону, а желто-белая нижняя сторона сверкнула в синем сумраке.

Он увидел еще одну акулу справа от себя и по ее коренастой фигуре и широкой плоской морде понял, что это была бычья акула. Она замахала хвостом, чтобы не отстать от него, а затем подскочила совсем близко, так что, когда Хэл снова нырнул, он уже смотрел в злобный маленький глазок существа. Затем бычья акула исчезла, и Хэл выгнулся дугой, вынырнув на поверхность, чтобы сделать глубокий вдох, прежде чем снова погрузить голову под воду.

Когда появилась следующая акула, она открыла пасть, и Хэл увидел ее острые, как бритва, зазубренные зубы, и даже в своем ужасе он подумал о Юдифи, потому что ожидал, что умрет терерь, разорванный на части для развлечения сумасшедших. И все же его так просто не возьмешь. Он закричал и перекатился, пиная изо всех сил, но каким-то образом эти зловещие зубы не попали в него, и существо отступило, его энергия была израсходована.

Этот ужас длился почти целый час, Хэл отбивался от акул, пинал их тупые морды и глаза или каким-то образом вырывался из их челюстей как раз вовремя, и он знал, что африканец делает то же самое, и они оба борются за свою жизнь. Но когда он увидел, как его правое плечо сильно ударило, то с ужасающей уверенностью понял, что африканца укусили. Мужчина даже не вскрикнул. Возможно, он слишком устал. Возможно, он больше не мог сражаться и сдался. Хэл впервые узнал об этом, когда, задыхаясь, поднялся наверх и услышал общий стон людей, стоявших у кормового поручня "Мадре де Деус". Капитан Баррос яростно орал на своих матросов, висевших на другом конце веревки, за то, что они позволили схватить африканца. А чего этот дурак ожидал?

Единственная мысль Хэла была о себе. Акулы на многие мили вокруг будут привлечены к свежей добыче. Кровь африканца и разорванная плоть в воде приведут их в неистовство, и он будет следующим. Если он не утонет за это время, потому что устал до костей и боялся, что больше не сможет сражаться. Все, что он мог сделать, - это держать голову над взбаламученной водой корабельного кильватера, и хотя ужас был его силой, даже это скоро покинет его.

Затем он понял, что приближается к корпусу "Мадре де Деус". Они уже тащили его внутрь. Он поднимался все выше и выше, подтягиваясь, как дневной улов, под крики чаек, а когда его перекинули через поручень левого борта, рухнул на палубу.

Он смутно сознавал, что они цепляют кандалы на его онемевшие ноги, но не сопротивлялся им. И не смог бы, даже если бы от этого зависела его жизнь. Он был совершенно измотан.

- Поздравляю тебя, англичанин, ты доставляешь слишком много хлопот даже акулам, чтобы они захотели тебя съесть’ - сказал Баррос.

У Хэла не было сил ответить. Но он был жив.

***

Юдифь страстно желала увидеть небо. Слишком долго она находилась в ловушке мира воды, грязи, тумана и зарослей тростника, которые давили со всех сторон, подавляя любые следы ветерка во влажном воздухе и закрывая их от солнечного света, хотя его жар давил на них, как расплавленный свинец.

Их было десять человек: Перейра, португальский второй помощник с "Пеликана", и еще три португальских матроса, все вооруженные мушкетами и абордажными саблями; два африканских матроса, назначенные носильщиками и нагруженные припасами; Юдифь и Энн, и, наконец, сам человек в маске и раб, который ухаживал за ним. Юдифь попыталась представить себе, каково ему было оказаться запертым в этом кожаном панцире, потому что висячие замки, закрывавшие его, и кольцо на шее ясно давали понять, что, несмотря на всю его чудовищную внешность и командование этой экспедицией, человек в маске был заключен не по своей воле. И несмотря на силу его руки с мечом и неумолимую суровость поведения, он был полностью зависим от своего слуги в еде и питье.

Однажды вечером, когда они сидели вокруг тлеющего, дымящегося костра, который был лучшим, что можно было сделать в этом сыром мире, она спросила Канюка, почему он, бросив вызов Джахану, не снял маску, которую принц надел на него. - ‘Должно быть, это невыносимо в такую жару. Воздух такой тяжелый. Как ты вообще можешь дышать?’

‘О да, я могу это снять, но что тогда будет? С этой маской я могу напугать любого дикаря отсюда до самого Мыса. Без него я просто безликий калека.’

‘Мне жаль тебя’ - сказала Юдифь с таким безразличием, что эти слова прозвучали еще более красноречиво.

Канюк наклонился вперед и облил каждое свое слово ядом. - ‘Не жалей меня, девочка. Оставь свою жалость при себе.’