Волфтейн потупился. Ему было нечего сказать.
– Снимай меня с задания. Я… я не справляюсь.
Марк смерил пса брезгливым взглядом.
– Фауст, друг мой, а что заставило тебя вылезти из мобиля и пойти проверять как там дела у сладкой парочки?
Пес безразлично пожал плечами.
– Почувствовал. Тревожно мне было, вот и пошел.
– Ага… И в Дродорфе почувствовал? И в театре тоже почувствовал. Никому бы и в голову не пришло подозревать этого… как его, маэстро или лезть в семейные ссоры со своими проверками. Нет, Фауст. Даже не заикайся об этом больше, я не сниму тебя с задания. Твое чутье – ее последняя надежда. А нам эта девочка нужна живой и здоровой.
Он раздраженно выдернул у пса изо рта сигарету и растоптал ее широким массивным копытом.
– И хватит уже курить! Распустил нюни! Марш на пост – я кому сказал девку из виду не упускать!?
Пес внимательно посмотрел на решительно настроенного диабла, достал новую сигарету, закурил. Неторопливо сел за руль и поехал «на пост».
Глава VII. Блум.
Ночные огни сонно проплывали в черных окнах. Светлые тепло-оранжевые полосы от заглядывающих внутрь фонарей ползли по телу девушки – от колен к лицу. И как только одна полоса соскальзывала с ее макушки вверх, растворялась во тьме салона коляски, как снизу, с колен, уже начинала свой путь новая.
Кира смотрела в окно. Всю дорогу безвольно сидела, пристегнутая, в кресле, вывернув гибкую шею вправо – смотрела в окно. Фауст тоже молчал. Настроение было мрачным. Три дня она провела у подруги, потом помпезные похороны, и еще несколько безликих суток, когда она, видимо убегая от прошлого, переехала с Восточного на Западный берег Стикса в городок Блум. Все это время он не мог справиться с жутким раздражением, которое кошка вдруг стала у него вызывать. Вот и сейчас он испытывал то же самое. Он не мог понять, в чем дело, но она его бесила и ему просто хотелось быть сейчас не с ней, а где-нибудь в другом месте.
– Это не твоя вина.
Ее слегка хриплый от долгого молчания голос вывел его из задумчивого транса.
– Чего?
Она продолжала смотреть в окно.
– Это не твоя вина, – повторила она громче.
Пес заподозрил, что она плачет и заговорила, только чтобы дать волю эмоциям. Он наклонился, и осторожно заглянул ей в лицо. Видимо, заметив и поняв его движение, она сама повернулась и посмотрела на него.
Усталая. Тусклая, какая-то выцветшая, но совершенно спокойная. Взгляд ее был не злым, не вызывающим, просто очень усталым. Ее безвольная поза, расслабленность, медлительность – все указывало на сильное утомление.
«Или она просто на транквилизаторах», – подумал он.
– Если бы ты вовремя не свернул ему шею, – он бы убил меня, – все также спокойно сказала она, по–прежнему глядя ему в глаза. – Точнее то, что из него начало вылезать убило бы меня. Мне кажется, что если бы она успела вылезти полностью, то для меня все было бы намного печальнее. А у Дждекоба, наверное, уже при любом раскладе не оставалось шансов. Марк звонил – внутри все та же черная дрянь.
Удостоверившись в адекватности женщины, пес немного расслабился, оборотился назад к дороге и кивнул. К его удивлению он почувствовал себя намного легче. Настроение сразу повеселело и раздражение как рукой сняло. Даже показалось, что в салоне стало как-то светлее.
«Все–таки я себя винил», смекнул он.
– Что у вас там случилось-то? – вопрос был чудовищно бестактным, он сразу же про себя обругал себя же старой бабкой и сплетником, но слова вырвались сами собой, он даже не успел решить, завязать разговор или нет. Видимо, избавление от тяготения выплеснуло кучу энергии, которую срочно хотелось употребить, хотя бы вот и на беседу. – В смысле из-за чего он на тебя кинулся?
Кошка с презрением ухмыльнулась.
– Будешь смеяться, но из-за тебя.
Фауст не смеялся, но глаза непроизвольно вылупились от возмущения.
– Я негодую… объясни-ка.
– Знаешь, Джейк… – она быстро справилась с накатившей дурнотой. – Он всегда был таким. Вялым, брезгливым, надменным. Но он был хорошо образован. Мы с ним познакомились в суде. Я тогда только начинала собирать материал для прибора, а он был наблюдателем из министерства. Обаятельный, галантный, с хорошим чувством юмора. А главное, его устраивали такие отношения, знаешь, без соплей и почти все время порознь. – ее взгляд слегка затуманился, она окуналась в воспоминания.
«Пусть повспоминает. При горе и потере всегда нужно какое-то время повспоминать.» – подумал пес. Он знал, что такое потеря.
– Он все время пытался пристрастить меня к гольфу. Таскал по этим зеленым лугам, пытался внушить этикет и заставлял заискивающе общаться с пожилыми развалинами, ползающими по этой отгороженной от мира площадке, как по заповедному лягушатнику. Дескать это полезно для его карьеры.
Фауст хмыкнул. Он был солидарен с кошкой – была у него пара заданий на гольфовых полях. Сама игра его не угнетала, но вот те традиции общения, которыми она обросла в современном мире… Он сделал для себя вывод, что сегодня гольф для большинства людей это социально-приемлемый способ подлизаться к начальству.