А вдруг?.. Тревога: как она управляет нами, а мы – ею

Тревога во всех ее проявлениях связана с культурными страхами. Религия не должна быть территорией риска для человека – например, навязчивые мысли, обусловленные вопросами веры, представляются нетипичными для представителей индуизма. Можно остерегаться греха, безнравственности, нечистоты и богохульства, не опасаясь, что твои ошибки разрастутся в навязчивые мысли. Проблема возникает, когда индивидуум переживает, что малейший, пусть даже и мысленный, шаг в сторону может повлиять на всю его жизнь (и загробную в том числе).

Иногда опыт базируется на абсурдной интерпретации того или иного учения, но вера может и воодушевлять – в зависимости от того, насколько жестко осуждаются отклонения. В анализе кальвинизма, предпринятом Максом Вебером, несомненно, есть что-то, что подталкивает к сомнениям в доктрине предопределенности. Согласно этой доктрине, существуют четкие границы между избранными и отверженными; Бог уже вынес Свое решение о том, кто какой группе принадлежит, и единственный способ унять сомнения заключается в «неутомимой деятельности», «внутреннем аскетизме», «нравственности» и других качествах, которые можно обнаружить в руководстве по диагностике обсессивно-компульсивного расстройства[358].

В наши дни ведется еще одна дискуссия, одна сторона которой считает, что глубоко религиозные протестанты больше всего рискуют пострадать от связанных с вопросами веры навязчивых мыслей, а другая утверждает, что акцент протестантизма на sola fide («оправдание одной верой») дает пространство и для неуверенности, и для сопротивления нейтрализации

[359].

Вторая территория риска: сексуальность

Сексуальность, возможно, является той территорией риска, которая в секулярном обществе соответствует религиозной. Мало в какой другой сфере человек может чувствовать себя столь же нечистым, лишенным благодати и осужденным на вечные муки. Тревога не обязательно должна быть связана со стыдом, она может корениться в страхе вытеснения, в опасении, что у тебя так и не откроются глаза на твою истинную сущность и ты всю жизнь проживешь не своей жизнью. В навязчивых мыслях юного Кнаусгора о том, что он на самом деле гей – мыслях Даниэля, с которыми мы познакомились во введении к этой книге, – просматривается фрейдистская идея о психологическом сопротивлении, причем настолько сильном, что оно не позволяет осознать сексуальное желание. Как мы увидим, такие мысли работают в обе стороны: геи и лесбиянки точно так же могут беспокоиться о том, что они на самом деле

гетеросексуальны. То же на самом деле может относиться и к эмоциям, к страху, что вы на самом деле не любите своего партнера, даже если на сознательном уровне воспринимаете свои чувства как любовь.

Здесь присутствует страх жить и быть не собой, отрицать что-то внутри себя. Иногда, однако, тревогу вызывает нечто большее: а вдруг моя сексуальность – это что-то ужасное, порочное? Свой вклад вносит и страх

перед извращениями, поскольку если ты что-то отрицаешь, то и воспринимаешь отрицаемое как нечто ужасное[360].

Когда Исаак, будучи подростком, начал переживать, что он гей, он не мог представить себе ничего хуже. В отличие от Кнаусгора, Исаак мучился одновременно от отвращения, стыда и опасений, что его будут дразнить одноклассники. Его тревога была в значительной степени гомофобной: он не только боялся не распознать свою идентичность, но и считал гомосексуальность извращением.

Если Исаак видел привлекательную одноклассницу и чувствовал возбуждение, то мог тут же подумать, что на самом деле его привлекает парень, сидящий рядом с девушкой. Если Исаак видел привлекательного парня в спортзале, то мог начать прислушиваться к своим телесным ощущениям, выискивая малейшие намеки на сексуальное возбуждение. Не было ли характерного покалывания, как при начале эрекции? Направляя все внимание на гениталии, нетрудно сделать

эту область чувствительной и начать что-то ощущать. Но Исаак не понимал, можно считать это что-то признаком сексуального влечения или нет.

В течение нескольких лет Исаак страдал депрессией. Он приходил домой и ложился в постель, обдумывая возможность самоубийства. В голове у него крутились ужасные сценарии, сводившиеся к тому, что друзья узнают правду и ославят его как гомика, который боится совершить каминг-аут. Поворотный момент наступил, когда выяснилось, что двое друзей Исаака – геи. Ему сразу стало не так уж важно, будут его дразнить или нет. Исаак считает, что мучительные раздумья, гей он или нет, прекратились именно потому, что он перестал видеть в гомосексуальности «худшее».

Однако история Исаака дает нам представление о том, насколько легко можно сменить один объект тревоги на другой. Перед человеком с сильным неприятием риска очень скоро начинает маячить следующая катастрофа. Иногда это катастрофа, о какой человек и помыслить не мог.