Актрисы старой России. От Асенковой до Комиссаржевской

«Доктора определили верхушечный процесс в лёгких и предписали мне изменить образ жизни. Первое я понимаю, второе же непонятно, потому что почти невозможно. Велят жить непременно в деревне, но ведь постоянная жизнь в деревне предполагает постоянную возню с мужиками, с животными, стихиями всякого рода, и уберечься в деревне от хлопот и забот так же трудно, как в аду от ожогов. Но всё же буду стараться менять жизнь по мере возможности, и уже через Машу объявил, что прекращаю в деревне медицинскую практику. Это будет для меня облегчением и крупным лишением. Бросаю все уездные должности, покупаю халат, буду греться на солнце и много есть.

Велят мне есть раз шесть в день и возмущаются, находя, что я ем очень мало. Запрещено много говорить, плавать и проч., и проч. …».

Ольга Леонардовна играла главные или по крайней мере ведущие роли в чеховских спектаклях. В 1898 году блистательно исполнила роль Аркадиной в «Чайке», в 1899 году роль Елены Андреевны в пьесе «Дядя Ваня», в 1901 году она играла Машу в «Трёх сестрах», Сарру в спектакле «Иванов» и Раневскую в знаменитой пьесе «Вишнёвый сад».

В 1900 году Алексей Максимович Горький писал ей: «Вы — артистка, в истинном смысле слова. вы умница, вы здоровый духом человек и — что всего лучше — вы умеете чувствовать».

Чехов не планировал связать свою жизнь с актрисой супружескими узами. Достаточно вспомнить, как он затягивал решение вопроса с Ликой, как он, даже сделав ей предложение, назначил венчание сначала через год, но уже на следующий день попросил перенести дату на два года или даже на три.

А. П. Чехов

Ольга Леонардовна несколько раз гостила у Антона Павловича в Мелихове, приезжала и в Ялту. Интересно, что чеховские романы отличались одной особенностью. У него были женщины для удовлетворения определённых плотских потребностей, а вот возлюбленных, в том числе и Ольгу Леонардовну, он держал на дистанции, не переходя грань, и мог сказать по-бунински — «совсем близки мы с нею не были».

Чехов даже ухитрялся уезжать в путешествия, оставляя Ольгу Леонардовну на своих домочадцев. А она использовала время, чтобы войти в дом, в семью, покрепче там обосноваться. Она занималась домашними делами, она сдружилась с матерью Чехова и с его сестрой Марией Павловной. А уж расположение Марии Павловны завоевать было не так просто — она вела себя словно телохранитель брата, оберегая его от всяческих нежелательных знакомых.

У Книппер была своя цель — она понимала, что, став супругой уже достаточно знаменитого драматурга, и в театре займёт одно из ведущих мест. Руководство театра приветствовало этот роман, полагая, что Чехов, привязавшись к актрисе, ещё более привяжется и к театру. В то время искали таланты, в то время искали истинных драматургов, а не фантиков с большой разбойной дороги демократии. Искали драматургов с большой буквы, а не дряннотургов-невежд, переносящих на сцену лексику «народного творчества», известного нам в советское время лишь по «беседам» у пивных ларьков, по надписям на заборах, стенах подъездов и стенках лифтов. Демократия призвала всё это на телеэкраны, на страницы книг, на сцены так называемых теперь театров.

Ольга Леонардовна, видимо, быстро раскусила Чехова и поняла, что романтические отношения так и завершатся романтикой. Но она сумела переломить Антона Павловича. Она всё-таки стала его любовницей, а вскоре после того он решился на женитьбу. Не всем его близким, друзьям, знакомым, да и просто знавшим и любившим его людям было понятно, что же произошло. Ведь он был яростным противником брака…

Иван Алексеевич Бунин, которому Чехов поведал свою тайну, впоследствии вспоминал:

«В сумерках я читал ему „Гусева“, дико хвалил его, считая, что „Гусев“ первоклассно хорош. Он был взволнован, молчал. Я ещё раз про себя прочёл последний абзац этого рассказа: „А наверху в это время, где заходит солнце, скучиваются облака; одно облако похоже на триумфальную арку, другое на льва, третье на ножницы“. Как он любит облака сравнивать с предметами, — мелькнуло у меня в уме. „Из-за облаков выходит широкий зелёный луч и протягивается до самой середины неба; немного погодя рядом с этим ложится золотой, потом розовый… Небо становится нежно-сиреневым. Глядя на это великолепное, очаровательное небо, океан сначала хмурится, но скоро сам приобретает цвета ласковые, радостные, страстные, какие на человеческом языке назвать трудно“.

„Увижу ли я когда-нибудь его?“ — подумал я.

Индийский океан привлекал меня с детства…

И неожиданно глухой тихий голос:

— Знаете, я женюсь…

И сразу стал шутить, что лучше жениться на немке, чем на русской, она аккуратнее, и ребёнок не будет по дому ползать и бить в медный таз ложкой…