Читаем Анархия в мечте. Публикации 1917–1919 годов и статья Леонида Геллера «Анархизм, модернизм, авангард, революция. О братьях Гординых» полностью

Можно, конечно, сказать, что культ делания восходит к годам футуризма, что Малевич разделяет его с Хлебниковым, что он сроден с вещизмом; это верно. Но верно и то, что в словаре Малевича – причём в самом, пожалуй, знаменитом его философском опыте «Бог не скинут» (1920), появляется неизвестный раньше термин – «техникум». Комментаторы говорят о том, что Малевич наполняет слово своим, особым смыслом, что у него оно обозначает «“мир техники” (так сказать, “технический универсум”)»184. Но это не проясняет ни источника, ни метафизики термина, вполне открыто заявленной в таких выражениях, как «Божеский техникум»185. След мистического пантехницизма Гординых, след Социотехникума здесь, на наш взгляд, проступает вполне отчётливо.

Близки по внутреннему наполнению постулат утопистов из страны Анархии о ненужности труда и о творчестве как развлечении и знаменитая «похвала лени» Малевича. Художник называет лень «действительной истиной человечества», поскольку «всякий стремится избавиться от труда и стремится к блаженству». Цель в том, чтобы «вся мысль не затруднялась в работе над проникновением в таинство природы явлений», чтобы «все явления природы сделались прозрачными». Тогда человек придёт к состоянию «великого совершенства», которое

…может стать для него вечным состоянием […] в нём будет прекращена жизнь, ибо не будет борьбы, а жизнь это есть преодоление […] достигая вечного состояния ясновидения и знания, человек выведет себя из жизни в высшее начало, когда вселенная вращения тайн станет полнотою его завершения…186

Об избавлении от труда как цели человечества Малевич мог, конечно, прочитать в «Похвале лени» Поля Лафарга. Но нам кажется, что мистический пафос его питается и другими источниками. О связях творчества Малевича с культурой еврейской среды Витебска уже говорят; каббалистические толкования его картин раньше делались любителями187, можно надеяться, что в исполнении специалистов они вскоре станут общим достоянием историков; первые шаги уже сделаны.

В теме «Малевич и каббала» есть и другой поворот. О возможной связи «Чёрного квадрата» с «чёрным квадратом» тфилина писал Леонид Кацис188. О рождении «Чёрного квадрата» сказано много, но кроме общей отсылки к умозрительности миропонимания Малевича и духовности его идеальных форм, его генеалогия мало прояснена189. Нам не удалось найти даже упоминания о Уолте Уитмене, который воспевал «Божественный квадрат»190,

и которого, как мы помним, перевёл и рекламировал как «анархического художника» Чуковский. Мы хотим сказать, что, как у Родченко, но совершенно по-своему, малевичевская семантика чёрного цвета учитывает и чёрный цвет анархизма. Конечно, Малевич мог и без Гординых, без участия в анархистской газете проникнуться той же символикой цвета, из тех же эзотерических источников, которые питали весь модернизм 1910-х годов. Но интересно, что его квадрат, ещё чёрный в начале 1918 года – «Мы острою гранью делим время и ставим на первой странице плоскость в виде квадрата, чёрного как тайна…»191, – в этом же году, пройдя через фазу красного, становится белым. Известны объяснения самого Малевича о белом супрематизме; но, кроме всего прочего, не ощущается ли в этом превращении и та мечта, которая определяет диалектику цветов анархизма в отрывке Гординых, названном «Чёрное и белое» и напечатанном в «Буревестнике» в конце 1917 года?

Встаю. Подхожу к окну.

Куда исчезла грязь? […]

Хрустальная кисть великого белохудожника выбелила весь грязный свет в один белый флаг.

Мир – один белый праздник. […]

Очевидно, всё ещё по-старому. […]

«Кто против буржуазии, пусть голосует за список 4».

Стало быть, есть ещё буржуазия. Стало быть, ещё собираются соглашательствовать в учредительном собрании, учредить неучредимое.

Сразу померкло в моей душе. Белое задёргивается чёрным, мрачным. […]

Но побелеет ли город? […] При Всеанархии. Тогда…

– Тогда чёрное знамя станет белым192.

Анархистская мотивировка перехода чёрного в белое проскальзывает и в таком зажигательном призыве Аббы:

Перейти на страницу:

Все книги серии Real Hylaea

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное